Основным способом регламентации была замена паспорта «желтым билетом» — документом, удостоверяющим занятия позорным ремеслом. По разъяснению сената, женщина могла быть зачислена в проститутки лишь по собственному добровольному пожеланию. На деле же за отказ от «добровольного согласия» женщине грозил арест или штраф до 500 рублей. Доктор Обозненко, профессионально занимавшийся исследованием поднадзорной проституции, выразительно описывает злоключения молодой женщины, оказавшейся без средств в большом городе: «Со страхом и любопытством всматривается на другой день арестованная женщина, уже узнавшая от подруг по несчастью, куда и зачем ее привели... Перед ней проходят бесконечные толпы сытых, веселых, нарядных женщин. Как шумно и развязно они ведут себя. С каким почтением относятся к ним городовые и низшие полицейские служащие, получающие от них подачки. Содержательницы домов терпимости, уже заметившие подходящий «товар», обращаются к ней с заманчивыми предложениями. «Подчинись комитету, я сейчас же возьму тебя, одену, дам полное содержание». — «Нет, не желаю!» — отвечает она содержательнице дома терпимости; такой же ответ дает она и полицейскому чиновнику, который после долгих, непонятных ей уговоров и разъяснений предлагает подчиниться комитету. И опять начинается голодная жизнь, бесплодные поиски места, скитания по трущобным углам столицы. Через несколько дней — опять ночной арест и повторение только что описанной истории. «Вот видите, вы не нашли места, вас опять привели сюда, — говорит женщине полицейский чиновник. — Советую вам подчиниться надзору. Поймите, что вы ничего от этого не потеряете, наоборот, только выиграете: вы получите право везде ходить, ночевать, где вам вздумается; вас не будут забирать обходы, вся ваша обязанность будет заключаться в том, чтобы один раз в неделю, когда вам удобно, являться сюда к медицинскому осмотру».

Между тем аресты следуют неуклонно друг за другом; обстановка комитета с его врачебными осмотрами, толпой проституток уже не производит на женщину никакого впечатления — она присмотрелась к ним, привыкла; даже предложения подчиниться комитету более не возмущают ее; нужда достигла крайней степени, ослабила волю, притупила остроту чувств, сделала ее равнодушной к окружающему. Душою все более и более овладевает отчаяние. А места все нет и нет, и шансы на получение его уменьшаются с каждым днем; одежда пришла в ветхость, превратилась в грязные лохмотья, от обуви осталось одно воспоминание, лицо вспухло от холода и голода и приняло синевато-багровый оттенок, как у привычных пьяниц, тело покрылось расчесами и язвами от укусов насекомых. Что делать? Ехать на родину — нет денег, да и там та же нужда, которой она хотела помочь, голодная семья, от которой она взяла последние крохи, отправляясь сюда. Сколько жалоб, упреков, а может быть, и побоев ожидают ее там. Нет, ни за что! «Подчинитесь надзору, — в 12-й — 15-й раз говорит ей полицейский чиновник. — Неужели вы и теперь еще надеетесь найти место? Посмотрите на себя — в каком вы виде. Кто вас примет такою?» Несчастная женщина чувствует всю горькую правду этих слов, она уже примирилась с мыслью о надзоре, с неизбежностью его... В душе она считает себя честной женщиной, она еще не торговала собою, не отдавала себя первому встречному за деньги. Какая польза в этом? Ведь все, решительно все считают ее за проститутку — ее приводят сюда наряду с заведомыми развратными женщинами, подвергают вместе с ними медицинскому осмотру и, если бы она оказалась больною, ее пошлют в ту же больницу, куда направляют и проституток. «Я согласна подчиниться...» — и женщина вносится в список, а в графе причин, побудивших ее заниматься проституцией, значится «нужда» или «по собственному желанию».