– Иди, – отозвалась Варька. – Лачи рат[30].

Кузьма ушел. Когда за ним закрылась дверь, Данка тяжело опустила голову на руки. Свет лампы дрожал на ее выбившихся из-под платка волосах. Варька молча смотрела поверх ее головы в темное окно. Обе молчали. За печью негромко шуршали тараканы.

– Спасибо, пхэнори, – наконец хрипло сказала Данка. – Не думала, что ты… Спасибо. Не забуду.

– А мы-то все думали, что ты тогда утопилась, – медленно, по-прежнему не глядя на нее, проговорила Варька. – Одежду на берегу нашли…

– А я и хотела, – усмехнулась Данка. – Если бы не Симка, утопилась бы, точно…

– Симка – это младшая ваша?

– Ну да, сестренка. Восьмой год только, а лучше их всех… – кривая, ненавидящая усмешка снова скользнула по Данкиному лицу. – Она мне, когда ночь спустилась, узел с вещами и краюху хлеба принесла. И – бегом назад, в шатер, пока отец не заметил… Я полежала до утра, кровь чуть унялась, уже вроде не так больно было. Зашла в реку, отмылась, переоделась… А потом смотрю – отцовы телеги уезжают. Весь табор еще стоит, ночь-полночь – а они уезжают! Я уж поняла почему. И такая злость взяла! Ведь мать ко мне не подошла даже! И сестры – кроме Симки, но она дите еще, не понимает… Я и подумала – вот вам всем назло не утоплюсь! Жить буду! Хоть как, но буду, не дождетесь смерти моей! Переоделась в чистое, рванину на берегу бросила – и пошла потихоньку…

– Слушай. – Варька, резко повернувшись, посмотрела на нее. – Я тебе, конечно, не судья. Но зачем ты до свадьбы-то довела? Коль уж случился грех – сбежала бы загодя, знала ведь, что все так будет. Ты ведь цыганка, понимать должна.

Данка взглянула исподлобья сухими злыми глазами, но ничего не сказала. Варька понизила голос:

– Скажи мне, это… Илья был? Брат мой?

– Нет.

– Нет?

– Нет, нет, нет!!! – вдруг отчаянно выкрикнула Данка, и Варька невольно оглянулась на прикрытую дверь. – Да знала бы ты!..

– Скажи – и буду знать.

Данка закрыла лицо ладонями. Помолчав, заговорила снова:

– Знаешь, если бы Илья, то не так обидно было бы. Я ведь его любила… Мне двенадцать лет было – а я его уже любила! Только он не захотел… Ну, бог с ним, я не навязывалась. Если б это он был – я бы так и сделала, как ты говоришь, сбежала бы из табора, и все. И своих бы всех не опозорила, и сама здоровее бы осталась. А то отец об меня весь кнут измочалил, через месяц только и поджило… Беда-то в том, что никого не было. Никого.

Сначала Варька непонимающе смотрела на нее. Потом нахмурилась, сказала, глядя в сторону:

– Знаешь, ты лучше совсем молчи. Не хочешь говорить – не надо, право твое, но и не ври мне.

– А я и не вру! – вдруг оскалилась Данка, рывком выдернула из-за пазухи какой-то сверток и с размаху бросила его на стол. – Вот! У сердца ношу, для памяти! Любуйся!

Варька протянула было руку – но Данка, опередив ее, сама, неловко, дергая, размотала грязную тряпку и сунула Варьке чуть не в лицо скомканный лоскут.

– На! Гляди!

Варька взяла тряпку у нее из рук, расстелила на столешнице. Это был неровно вырезанный из нижней сорочки кусок полотна, весь испачканный бурыми пятнами.