И тут случилось то, на что никто не рассчитывал. Это было почти невероятно. Бенедикт Ван дер Бил оглянулся и увидел Джонни. Он сделал два неровных шага и попробовал увернуться. Вся уверенность, вся грация и мастерство покинули его тело. Он споткнулся, пошатнулся, чуть не упал, мяч выскользнул из его рук и поскакал по полю.

Бенедикт тянулся за ним, лихорадочно шарил руками, оглядываясь через плечо. На лице его появилось выражение ужаса. Джонни был уже очень близко. На каждом шагу он ревел, как подстреленный лев, плечи его уже напряглись, готовясь к удару, губы оттянулись назад в пародии на улыбку.

Бенедикт Ван дер Бил опустился на колени и закрыл лицо руками, прижимаясь к зеленому газону.

Джонни, не останавливаясь, пролетел мимо него, легко нагнувшись на бегу за мячом.

Когда Бенедикт отвел руки от лица и, все еще стоя на коленях, поднял голову, Джонни стоял в десяти ярдах от него между столбами ворот и смотрел на него. Потом медленно положил мяч на землю, чтобы формально обозначить тачдаун.

И тут, будто сговорившись, Джонни и Бенедикт посмотрели на главную трибуну. Они видели, как Старик встал и медленно начал пробираться сквозь возбужденную толпу к выходу.

На следующий день после матча Джонни отправился в пустыню.

Он стоял на дне пятнадцатифутовой пробной траншеи в пустыне. В траншее было угнетающе жарко, и Джонни разделся, оставшись в поношенных шортах цвета хаки. Его загорелое тело лоснилось от пота, но он работал безостановочно. Он устанавливал контуры и профиль древней морской террасы, тысячелетия назад погребенной под песком. Здесь, на дне, он надеялся обнаружить тонкий слой содержащего алмазы гравия.

Он услышал звук приближающегося джипа, потом шаги. Джонни выпрямился и потер руками болящие мышцы спины.

На краю траншеи стоял Старик и смотрел на него. В его руке была сложенная газета. Впервые за все эти годы Джонни видел его так близко, и его поразила перемена в Старике. Густые волосы побелели, лицо стало морщинистым, как у мастифа, а большой крючковатый нос выделялся, как скала. Но в его теле не было следов старости, а глаза сохранили загадочную холодную голубизну.

Он бросил в траншею газету, Джонни поймал ее, по-прежнему глядя на Старика.

— Прочти! — сказал Старик.

Газета была сложена так, что выделялся крупный заголовок:

СОБАКА ДЖАГ В КОМАНДЕ. ВАН ДЕР БИЛ НЕ ВКЛЮЧЕН.

Джонни почувствовал блаженство, будто погрузился в прекрасный горный ручей. Он в составе сборной и скоро наденет зелено-золотую форму с изображением газели…

Гордый и счастливый, с непокрытой головой, он стоял на солнцепеке и ждал слов Старика.

— Прими решение, — негромко сказал Старик. — Будешь играть в регби — или работать в «Ван дер Бил Дайамондз». Делать то и другое нельзя. — Он подошел к своему джипу и уехал.

Джонни послал телеграмму об отказе от участия в команде самому доктору лично. В национальной прессе поднялась буря гневных протестов и оскорблений, Джонни получил сотни ядовитых писем, его обвиняли в трусости, предательстве и еще худших грехах. Он радовался своему одиночеству в убежище пустыни.