Франк Фрёлик снова включил телевизор.

— Тебе скучно? — спросила Ева Бритт.

Он поднял пульт и нажал кнопку.

— Скучно? Нет…

Пластинку заело. Из колонок доносились звуки, похожие на скрип старых «дворников» по сухому лобовому стеклу. Наконец Гунарстранна не выдержал, встал с кресла, подошел к проигрывателю, вручную поднял звукосниматель и сдул пыль, собравшуюся на игле. Снова опустил иглу на пластинку. Старые динамики «Тандберг» еще немного поскрипели, а затем раздались первые ноты Пегги Ли «Любовь за углом». Несколько секунд Гунарстранна задумчиво постоял у окна. Он поднес руку к стеклу и почувствовал, как от окна дует. Чтобы посмотреть, сколько градусов на уличном термометре с выцветшими синими цифрами и делениями, пришлось прижаться к стеклу носом. Минус 23. Он посмотрел вниз. В желтом круге света под фонарем показалась какая-то женщина в пальто. Она выгуливала поджарого сеттера. Пес совсем не радовался, что его вытащили на прогулку в такой мороз. Он нехотя плелся за хозяйкой, опустив голову и поджав хвост. Хозяйка как будто волокла своего любимца на поводке. Инспектор немного понаблюдал за ними, а потом снова сел за стол. Перед ним лежал лист бумаги, на котором он записал цифры и буквы, нацарапанные на груди убитого. Не сводя с надписи взгляда, Гунарстранна положил голову на руки. Немного посидев так, встрепенулся, взял с подноса рядом с пишущей машинкой початую бутылку «Баллантайна» и отвинтил крышку. Налил себе виски на два сантиметра, но выпить не успел, потому что зазвонил телефон.

— Это ты? — услышал он на том конце линии голос Иттерьерде.

Гунарстранна выпил; виски приятно согревало пищевод.

— Почему ты удивляешься?

— Обычно ты бурчишь в трубку, а сегодня какой-то добренький, — сказал Иттерьерде. — Я уже забеспокоился, не случилось ли чего.

— Что у тебя? — спросил Гунарстранна.

— У нее есть любовник, — ответил Иттерьерде.

— Имя?

— Эйольф Стрёмстед. Учитель танцев… у него нечто вроде своей школы или студии. Сегодня он давал урок сальсы и африканских танцев. Видел бы ты, что там творилось! Чернокожий лупит в барабан, а полсотни норвежек увлеченно трясут задницами.

— А что наша дама?

— Сначала я подумал, что она тоже пришла на урок, но она сразу подошла к типу в желтых штанах и серебряной рубашке. На морде у него микрофон, вроде как у телеведущего. Он ходил между учениками и вопил в микрофон, чтобы его было слышно… Кстати, что ты там слушаешь?

Гунарстранна оглянулся на проигрыватель.

— Одну певицу. Джазовые баллады.

— Нет, там было не то, там была сальса. Когда пришла наша дамочка, ему пришлось подсуетиться. Он срочно вызвал кого-то себе на замену.

— Она тебя видела? Ты ведь тоже приходил на урок?

— В зале была целая толпа. Она не обратила на меня внимания.

— Продолжай.

— Они вышли, сели в машину и уехали. Ну а я поехал за ними. Они оставили машину на стоянке у Музея Мунка. В неприметном месте, под деревьями у самой ограды Тёйен-парка. Они почти сорок минут сидели в машине и обнимались, то есть, наверное, они не только обнимались. Потом она отвезла его назад, в школу танцев, а сама поехала домой.