Фрёлик широко улыбнулся.

— Я понятия не имею… — сказала Ева Бритт, выслушав своего собеседника.

Фрёлик не мог не улыбнуться, когда услышал издали рявкающий голос Гунарстранны. Ева Бритт вытаращила глаза и поморщилась, как будто в нее насильно впихивали рыбий жир, сделала на негнущихся ногах три зловещих, враждебных шажка вперед и, не говоря ни слова, швырнула ему телефон. Фрёлик поймал его на лету.

— Привет, — сказал он в трубку.

— Мы зря потратили кучу времени, — без всяких предисловий начал Гунарстранна. — Ты ведь спрашивал Арвида Есперсена о карьере его брата? О том, почему он решил торговать предметами старины?

— Да, спрашивал, — ответил Фрёлик. — Но…

— И Арвид что-то говорил о газетном производстве?

— Нет, не производстве. Рейдар забирал в типографиях остатки бумаги, а потом…

— Да-да, — перебил его Гунарстранна. — Наматывал ее на новые рулоны. Где он всем этим занимался?

— Не знаю.

— Кому он перепродавал бумагу?

— Тоже не знаю.

— Неужели кретин братец ничего не сказал? — Голос Гунарстранны срывался от досады.

— Успокойся, — мрачно ответил Фрёлик. — Бумагу продавали в страны Африки и Южной Америки. А чего ты так раскипятился?

— Фрёлик, у меня есть еще одна ниточка, которая потянулась в Южную Америку. — На том конце линии послышался щелчок; Франк понял, что Гунарстранна закурил свою самокрутку. — Рассказ Арвида о типографиях подтверждается. Скажи, он в разговоре с тобой, случайно, не упоминал человека по фамилии Фромм?

— Нет, совершенно точно не упоминал.

— Хм… Какие у тебя планы на завтра?

Фрёлик покосился на Еву Бритт. Та демонстративно устроилась перед огромным окном его гостиной, повернувшись к нему спиной. Часы показывали начало первого ночи.

— Сделаю, что скажешь. Ты ведь знаешь.

— Вот и прекрасно. Съезди, пожалуйста, в контору Рейдара Фольке-Есперсена на улице Бертрана Нарвесена. Если там никого не будет, отправляйся в магазин на улице Томаса Хефтье, перечитай все конторские книги. Так сказать, прочеши частым гребнем!

— Что мы ищем?

— Письмо… или письма, или расписки, в общем, что угодно, от некоего Клауса Фромма — с двумя «м».

— Дата?

— Любая, лишь бы найти.

— Что-нибудь еще?

— Нет.

— Ты больше ничего не хочешь сказать?

— Особенно просмотри записи за те годы, когда Есперсены торговали бумагой, то есть сороковые и пятидесятые.

Фрёлик вздохнул:

— Что-нибудь еще?

— Как по-твоему, Рейдар Фольке-Есперсен мог быть нацистом?

Фрёлик шумно зевнул:

— Ты что, спятил?

— Нет, — ответил Гунарстранна. — А что?

— До сорок третьего года Есперсен руководил подпольной типографией в Осло, а потом его выдали, и ему пришлось бежать в нейтральную Швецию. Оттуда он попал в тренировочный лагерь в Шотландии, где его научили диверсионной работе. Его несколько раз посылали на задания в Норвегию — на диверсии и…

— И ликвидации, — сухо подсказал Гунарстранна.

— Ну да, у меня сейчас мозги не варят. Спокойной ночи.

Фрёлик положил мобильник Евы Бритт на стол. Глубоко вздохнул, встал и подошел к печке, от которой исходило приятное тепло. Глядя в спину Еве Бритт, он покивал в такт музыке, наслаждаясь долгим гитарным соло. Из кухни потянуло тошнотворным запахом убежавшего кофе — он совсем забыл про кофейник на плите.