Вполне вероятно, что и Киса с огромным удовольствием схомякает предложенный кусочек, а там и память к нему вернется.

– Где лестница? – тихо спросила я, слушая, как Дегтярев в пух и прах разносит идеи Кеши, Мани и Ирки.

– Пошли, – шепотом предложил старичок.

Мы, никем не замеченные, выскользнули наружу, обошли избушку, и я увидела хлипкое сооружение из двух сучковатых палок с набитыми на них ветками.

– Вот, – сообщил Киса.

Я потрогала конструкцию. Честно говоря, я панически боюсь высоты, и потом, сооружение качается, оно явно ненадежно. И…

– А-а-а!..

– Что случилось? – испугался Киса.

Я ткнула пальцем в подобие ступеньки.

– Там…

– Кто?

– Вон!

Старичок наклонился и рассмеялся:

– Ты трусиха! Это всего-навсего паучок.

– Кто?

– Паук! Он совершенно безобиден.

– Я боюсь!

Киса легким движением смел насекомое.

– Среди пауков имеются очень ядовитые экземпляры, некоторым из них достаточно просто проползти по руке человека, чтобы тот умер. Но в нашей полосе они не живут.

– Откуда ты это знаешь? – дрожащим голосом поинтересовалась я.

И тут же сообразила, что мы с Кисой перешли стихийно на «ты». Совместные переживания сближают.

– Читал в научной литературе, – пожал плечами дедуля, – люблю на досуге всякое такое поизучать, полезное.

Трясущимися руками я ухватилась за перекладины и стала подниматься вверх. Не знаю, как вас, а меня всегда толкает на авантюрные поступки одна простая, как калоши, мысль: если сейчас этого не сделаю я, то и никто другой не сможет. Зайку-то надо спасти.

Чердак оказался завален всяким хламом, по большей части разбитой мебелью. Я перелезла через какие-то деревяшки, железки, пружины… И внезапно налетела на картины, стоящие лицевой стороной к стене. Их было много, штук тридцать, не меньше, все в довольно дорогих рамах.

– Ты увлекался живописью? – удивилась я.

– Нет.

– Откуда же тут полотна?

– Я дачку купил у прежнего хозяина со всем содержимым, – пустился в объяснения Киса, – это он малевал. Баловался небось. Ничего отсюда с собой взять не пожелал, ну а мне недосуг было чердак разбирать, все так и стоит.

Я повернула одну картину и вздрогнула. Молодая, не слишком красивая девушка, вернее, девочка, сидит на скамейке в заросшем саду. Лицо, руки, волосы, платье подростка были тщательнейшим образом выписаны. Художник не забыл ничего, даже родинку, крупную, круглую, на внешней стороне правого запястья ребенка. Несмотря на тщательность, а может, благодаря ей, картина смахивала на цветную фотографию. В ней чего-то не хватало для того, чтобы превратиться в произведение искусства. Лицо девочки почему-то показалось мне знакомым. Я еще раз внимательно посмотрела на изображение. Нет, ошиблась. Просто все светло-русые худенькие девочки с мелкими чертами лица похожи друг на друга.

Вдруг внизу на втором этаже кто-то громко чихнул. Я бросилась с чердака, ломая остатки кресел.

– Зая, ты жива?!

– Ага, – прошептала Ольга, наполовину торчащая из пола. – Как меня понесло, как стукнуло! Думала, глаза вылетят и уши отвалятся.

– Бедненькая, – чуть не заплакала я.

Зая выглядела ужасно. Синяк под глазом, заработанный ею во время падения с лестницы, переливался всеми оттенками фиолетового цвета, щеки покрывали царапины, на лбу виднелось несколько ссадин, а губы походили на клюв утки.