– У меня есть ночная ваза, – деликатно вставила старшая Кузнецова, – если хочешь, Наденька, Леночка поставит рядом с твоей спальней ведро.

– Вера, дорогая, – усмехнулась Надежда Прохоровна, – я всю жизнь прожила в коммунальной квартире с одним сортиром, так что уж чего-чего, а терпеть привыкла. Добегу как-нибудь до Леночки. Не барыня.

На том и порешили.

Поздним вечером Надежда Прохоровна позвонила Софе. Поблагодарила за присланные с Ромой вещи, рассказала, как прошел день, как обустроилась в спальне – кровать удобная, комната большая, в шкафу три толстяка уместятся.

– Как тебе показались близкие Веры Анатольевны? – спросила Софочка.

– Даже не пойму, – призналась баба Надя. – Такое ощущение, что все чего-то недоговаривают. Кто-то кого-то топит, кое-кто наоборот – прикрывает, выгораживает. Не пойму пока, выводы делать рано – один день прошел. Да и мотива ни у кого нет.

– А ты попробуй как в детективах, – вроде бы в шутку предложила Софья Тихоновна, – присмотрись к тому, кто менее подозрителен. Там так всегда – убийца самый невиновный на первый взгляд человек. Кто у тебя меньше всех подозрений вызывает?

– Вера, – почти не раздумывая, ответила сыщица Губкина.

– Вера Анатольевна?.. Ты это в порядке бреда выдвинула? Она же нас пригласила!

– Но ты же просила наименее подозрительного указать.

– Но Вера – мать!

– А сын разваливал ее любимое детище – архитекторскую фирму. Она за память о муже во всем цепляется. Дом ремонтировать не дает – там крыльцо Алеша поправлял, наличники красил. Она и фирму-то на детей до сих пор не оформляла, мол, Геннадий больно строптив, делу это мешало.

– Ты бредишь, Надя, – тихо выговорила Софа.

– Да нет. Вслух думаю. Тут, Софочка, такой клубок. Вера старшую невестку на дух не переносит, а лицо приятное делает – лицемерит. Не люблю я этого. Ужимочки, улыбочки.

– Хорошее воспитание, – в тон ввернула жена профессора. – Я тут поговорила с Вадимом, он хорошо знал покойного Алексея Дмитриевича. И могу сказать – антагонизм Веры Анатольевны имеет определенные исторические корни. В советские времена Алексей Дмитриевич относился к так называемым «подписантам». Помнишь? Так называли людей, подписывающих петиции в защиту инакомыслящих, диссидентов, протестовавших против ввода войск в Афгани – стан. Его чудом тогда не лишили гражданства, архитектура и так все советские времена в загоне была. Но началась перестройка, Алексей Дмитриевич одним из первых ушел в частное предпринимательство. Причем – успешно. Он был талантлив.

Отца же Катарины можно назвать эдаким «красным барином». Он жил на широкую ногу, водил знакомства со знаменитостями, жил за границей. По слухам – постукивал. Но кто тогда в дипломатической среде не грешил «сотрудничеством»? Оно было платой за выезд за кордон.

И вот инфаркт, убивший Алексея Дмитриевича, случился как раз после какой-то ссоры с Катариной. Никто не знает, о чем тогда вышел спор, но факт остается фактом – умер Алексей Дмитриевич после разговора с невесткой. Внезапно.

– Надо же, – пробормотала баба Надя.

– Да, Наденька. Ради сына и внуков Верочка старается забыть эту историю, Вадим ни за что не стал бы мне этого рассказывать, если бы не обстоятельства – убийство в доме Веры Анатольевны. Ты уж прости, Надежда, но я рассказала Вадиму о том, зачем ты осталась в доме Кузнецовых. Ромочка ведь тебе одежду повез по этому адресу. Так что думай, Наденька, может быть, сумеешь чем-нибудь Вере Анатольевне помочь.