Гэтсби, Линда, Ричардсон и другие — их группа на втором этаже, вооруженные телефонами, пишущими машинками, ксероксом, блокнотами, телетайпом и файл-кабинетами, строят человеку новую сверхсовременную темницу, а я, сидя у себя на четвертом или слоняясь по кухне с тетрадкой, уже пробиваю выход на свободу.

Враги мы, выходит, если и не личные, то в социальном смысле, несомненно, враги. А вроде все в порядке, смеемся подчас вместе.

Я сижу на пороге в сад, в просторных полотняных брюках сижу. Нос мой обожжен солнцем, а жопа у меня холодная, странно, не правда ли? Я обожаю осеннюю свежесть жизни, ветер, растения, что-то орущих птиц. Единственное, отчего мне грустно — что я один и нет со мной существа, которому бы можно было сказать: «Посмотри, прислушайся, как хорошо, а?» И еще добавить вдруг: «Знаешь, а мы ведь умрем, а ведь как все равно хорошо, а! Ничего в сущности нового, господа, а так, чувства…»

Сказать было кому. Как доказательство этого, из бывшего дома Изабэл вышла в сад беловолосая девочка-подросток в вязаных толстых чулках, ведь было уже прохладно, и смешной походкой балерины устремилась к качелям. Она покачалась неэнергично некоторое время, задумчиво улыбаясь, не подозревая, очевидно, что ее кто-нибудь видит. Затем, обнаружив меня, тотчас соскочила с качелей, прошла к Ист-Ривер, постояла у реки и быстро ушла опять в дом. «Отчего люди так боятся друг друга», — подумал я. Одно только присутствие мое в саду спугнуло ее. Даже не в саду, собственно, я сидел на пороге двери, выходящей на террасу. Что ей мой взгляд, однако ж сбежала.

Я тоже вернулся в дом. Ушла Линда, проснулся Стивен, и было слышно, как он наполнял свою ванную водой. Я поднялся к себе в комнату — радио объявило, что ветер усиливается и ночью ожидается ураган. На всякий случай я опустил специальные штормовые рамы на окнах в моей комнате и прошелся по всему дому, проверяя, закрыты ли окна, и там, где были штормовые рамы, опустил их.

Стивен ушел, он всегда так хлопает дверью, что невозможно не заметить его ухода, энергия кипит и вырывается из него и заставляет его хлопать дверьми. Слуга же уютно уселся у окна, ожидая бури, и взялся читать «Руководство к ведению партизанской войны» Че Гевары. Не очень читалось. «Ямы-западни для танков мы, конечно, сумеем выкопать, — думал я, — но лучше самим иметь танки». Рассеянно слуга относился к конкретным деталям. Как бы подводя на сегодня итог моему внутреннему спору с Гэтсби, я подумал убежденно: «Всегда будут угнетатели и угнетенные. И всегда будет надежда для угнетенных. И неимоверный свет тысяч солнц революций не затмить ни робеспьеровским террором, ни сталинскими лагерями, которые и есть контрреволюция. Никогда! Гордая революция. Право на революцию есть в каждом сердце. Капитализм и социализм — выдумки человека, а революция — явление природы, как этот приближающийся ураган».

Я еще почитал некоторое время, из этой и из других книг, а потом уснул, положив на голову подушку, как это делал всегда мой отец — офицер.

Разбудила меня, еще до рассвета, буря. Летали ветви деревьев и трещали деревья нашего сада, в ванной моей комнате от высокого окна sky-light сверху сыпалась штукатурка, и я думал, стекла не выдержат напора ветра и в спальню ворвется ураган. К моему удивлению, стекла выдержали.