Я позвонил ей домой и в школу, где она преподавала музыку. Она была в школе. Я ее не ругал — спросил только: «Ну ты как, жива?»
— Жива, — сказала Наташка стеснительно, — ты, Лимонов, извини, я пьяная, напилась вчера, а мне пить совсем нельзя. Я там письмо тебе оставила на столе, не читай его, пожалуйста, а?
Письмо я, конечно, прочел, писатель ведь. Письмо оказалось большое, я думаю, она писала его всю ночь, а я спал, скотина.
«Лимонов, — начиналось письмо, — так как слушаешь ты меня обычно невнимательно и не даешь мне говорить, корча скучающие гримасы, то вот тебе письмо.
То, что я, выпив, пристаю к тебе последнее время, дескать, ты не такой, делаешь не то, и т. д., а я, дескать, «хорошая», не значит, что я влюблена, люблю тебя. Нет. Происходит это оттого, что я глубоко оскорблена твоим ко мне отношением. И не любви мне от тебя нужно, и не спать с тобой — ты совсем не подходишь мне в любовники — однообразен, невнимателен, жесток, неблагодарен… С большим удовольствием приезжала бы к тебе поболтать, и спала бы в детской, вот где мое место при тебе! Но нет, за твое внимание приходится платить предоставлением определенной части тела. А внимание твое, направленное на тебя же самого, я — зритель, молчаливый участник, мне очень дорого, тем более сейчас, когда вокруг меня почему-то всё никудышные мужчины и женщины.
Я поклонник твой, Лимонов, не более того, не влюбленная в тебя девочка. Я считаю и чувствую тебя человеком прекрасно-талантливым, мне очень нравится то, что ты пишешь, и я знаю почему. И вообще, несмотря на мой возраст, я понимаю гораздо больше, чутьем и вкусом обладаю лучшим, чем большинство людей, окружающих тебя. Ты для меня не только талантливый писатель, иначе бы ничто меня к твоей персоне не влекло, читала бы твои книжки дома; но повторяю — исключительно талантливый человек, заразительный, живой, так выгодно отличающийся от своих вялых, глуповатых и пошлых сверстников. Время, проведенное с тобой, доставляло мне всегда максимум удовольствия, если ты уж совсем не начинал хандрить и кукситься. Вот что означает — я люблю тебя, даже и не люблю, я безумно любопытствую, но ты не мужчина мне, Лимонов, о нет! Мое отношение к тебе, я бы сказала, — восторженно-рассудочное, и удовольствие, получаемое мною от тебя, чисто интеллектуального свойства. И я не считаю себя незаслуживающей твоего внимания, я гораздо больше его заслуживаю, чем те идиоты вокруг тебя, которые и понять, и оценить тебя толком не в состоянии, непонятно, как они позволяют себе нести при Лимонове такую околесицу. Ты считаешь, что возраст обязывает их понимать, а мой возраст говорит обратное, но нет правил без исключения.
Я очень болею за, тебя, Лимонов, за твои книги, теперешние и будущие, я была бы очень рада быть полезной тебе, только не в постели, но, к сожалению, больше ничем не в силах. Да и в постель залезать с тобой больше не хочу. В постели ты исключительно оскорбительный — недовольный, и абсолютно безосновательно. Не хочешь женщину — не ебись. Кому ты делаешь одолжение? Прямо такое ощущение, что ты мстишь всему женскому роду в постели с одной из них. Как я хочу, чтобы наконец вернулась твоя Елена и чтобы «зажили вы счастливо и умерли в один день», тогда Лимонов перестал бы мстить всем бабам сразу, впопыхах, чтобы успеть большему количеству отомстить персонально, и добрее бы стал, и внимательнее, и книги другие бы писал.