А третий —

                большой и довольный —

под Харьковом

будет убит…

И женщина

               станет вдовою…

Никто

        никому

                 не грубит.

Война откатилась за годы и гуды,

и горечь, и славу

                       до дна перебрав.

А пули

еще прилетают оттуда —

из тех февралей.

Из-за тех переправ.

А пули летят

                 из немыслимой дали…

Уже потускневшие

капли

свинца

пронзают броню

                       легендарных медалей,

кромсая на части

живые сердца.

Они из войны прилетают недаром.

Ведь это оттуда,

                     из позавчера,

из бывших окопов

по старым солдатам

чужие

        истлевшие

                      бьют

                            снайпера.

Я знаю, что схватка идет не на равных

и

нечем ответить

такому

врагу.

Но я не могу

                 уберечь ветеранов.

Я даже собой заслонить

не могу.

И я проклинаю

                     пустую браваду,

мне спать не дает

ощущенье вины…

Все меньше и меньше

                             к Большому театру

приходит

участников

прошлой войны.

Неправда, что время уходит.

                                      Это уходим

                                                      мы.

По неподвижному времени.

                                     По его протяжным долинам.

Мимо забытых санок

                            посреди сибирской зимы.

Мимо иртышских плесов

                                  с ветром неповторимым.

Там, за нашими спинами, —

                                       мгла с четырех сторон.

И одинокое дерево,

                          согнутое нелепо.

Под невесомыми бомбами —

                                       заиндевевший перрон.

Руки,

       не дотянувшиеся

                              до пайкового хлеба.

Там, за нашими спинами, —

                                       снежная глубина.

Там обожженные плечи

                                деревенеют от боли.

Над затемненным городом

                                   песня:

                                           «Вставай, страна-а!..»

«А-а-а-а…» – отдается гулко,

                                      будто в пустом соборе…

Мы покидаем прошлое.

                                Хрустит песок на зубах.

Ржавый кустарник

                        призрачно топорщится у дороги.

И мы на нем оставляем

                               клочья отцовских рубах

и надеваем синтетику,

                             вредную для здоровья.

Идем к черте, за которой —

                                     недолгие слезы жен.

Осатанелый полдень.

Грома неслышные гулы.

Больницы,

              откуда нас вынесут.

Седенький дирижер.

И тромбонист,

                   облизывающий

                                        пересохшие губы…

Дорога – в виде спирали.

                                   Дорога – в виде кольца.

Но —

отобедав картошкой

                           или гречневой кашей —

историю Человечества

                              до собственного конца

каждый проходит по времени.

Каждый проходит.

Каждый.

И каждому – поочередно —

                                      то солнечно,