— А я и есть тот самый Трубка, — нисколько не обидевшись, ответил старик и, вынув из кармана трубку действительно невиданных размеров, начал ее раскуривать.

Седые усы, седая голова, подстриженная бобриком, темное, обветренное лицо, изборожденное глубокими морщинами, и проницательные темные глаза — все говорило, что старик прожил долгую трудовую жизнь и наверняка многое знает.

Я начал рассказывать о березовых книгах, но решил пока умолчать о том, что знаю про обгорелую рукописную книгу на пергаменте со штампом купца Хлебникова, которая хранится у моего собеседника.

Трубка долго слушал меня, изредка покашливая и осторожно переспрашивая, потом спрятал трубку и встал.

— Пойдемте в пекарню.

— А что такое?

— Я вам покажу, где их видел.

— Кого их?

— Да березовые книги.

Вот так так! Мы даже забыли удивиться.

Трубка подвел нас к небольшому, в два окошка, домику из белого камня. Этому домику, по его словам, было триста лет. За долгие годы столько к нему прилепили разных пристроек — деревянных и кирпичных, — подлинная старина едва угадывалась. Здесь когда-то была барская контора, потом волостное правление, теперь устроили пекарню.

Мы подошли к открытому окну и в полутьме разглядели на полках ряды вкусно пахнущих буханок с поджаренными корками.

Трубка прокашлялся и начал рассказывать: когда после революции он занял должность волостного писаря, много книг и бумаг из барского имения было снесено на чердак этого домика.

Мы тут же подняли голову кверху.

— И вы утверждаете, что там хранились березовые книги? — испытующе спросил я.

— Да, утверждаю! — убежденно ответил Трубка.

Он рассказал, что было этих книг пять или шесть, все в железных переплетах с застежками: это чтобы берестяные листы не свертывались. Поперек этих листов шли полоски, какие всегда на бересте бывают. Буквы — очень крупные, славянские — чуть проглядывались: от времени береста потемнела, а чернила выцвели.

— Как — чернила? — спросил я. — Разве буквы не были процарапаны острыми косточками?

— Написаны чернилами, — еще раз подтвердил Трубка.

«Странно», — подумал я, но смолчал.

Миша перебил старика и задал самый роковой вопрос, какой только мог придумать.

— Э-э-э, а куда делись те книги?

Трубка долго думал. Я все ждал ответа: «Не знаю». Наконец старик собрался с мыслями и продолжил свой рассказ. Его сосед, когда-то заведующий волостным отделом народного образования, был большой любитель почитать, всю жизнь собирал книги и однажды взял себе связку с чердака — не пропадать же им там. Умер сосед лет десять назад, а дочь его, Пылаева Эльвира Никандровна, продала дом и уехала отсюда. Сейчас она работает в сельмаге, кажется, где-то возле села Курбы. Книги она, верно, увезла с собой. Нет, нет, она их не продавала и не дарила. Впрочем, одна старинная книга случайно осталась у него, у Трубки. Он ее выпросил у Эльвиры на память об ее отце. Книга, правда, сильно испорчена по краям, но там занятные картинки. Один художник приезжал, срисовывал картинки и долго этой книгой любовался.

— Покажите нам, пожалуйста, эту редкую книгу, а потом мы пойдем в Курбу, — попросил я.