— Это как?

— Перестала волноваться, стала больше делиться новостями — к примеру, мне первому она рассказала о новом проекте, на который возлагала большие надежды. Когда Лариса вдруг отказалась от сеансов, я решил, что у нее все наладилось. А вот как все вышло… Не понимаю!

— Михаил Георгиевич, вы не замечали в поведении Бузякиной какие-нибудь странности, не связанные с депрессией?

— Какого рода?

— Ну, может, она совершала неадекватные поступки или, скажем, заговаривалась?

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Перед самой гибелью Бузякина имела неприятный разговор с девушкой, которая жила с ней под одной крышей, и та отметила, что Лариса вела себя необычно.

— В чем это выражалось?

— Ну, по словам свидетельницы, она как будто бы ее не слышала, говорила о чем-то своем, и ее эмоции… короче, они отличались от тех, которых следовало ожидать при подобных обстоятельствах.

Орджоникидзе ненадолго задумался.

— Н-нет, не сказал бы, — проговорил он наконец. — В первые недели нашего общения Лариса находилась на взводе и то и дело принималась рыдать, но никакой особой неадекватности я за ней не замечал. Может, что-то произошло уже после того, как мы прекратили общение?

— Возможно, — вынужден был согласиться Антон. — Доктор, вы записываете сеансы с вашими пациентами?

— Нет, я этого не делаю. Знаю, что большинство коллег предпочитают вести видео- или аудиодневники, однако я обхожусь без этого. После каждой встречи я оставляю немного времени и по старинке записываю свои мысли на бумаге, после чего вкладываю листы в дело пациента.

— Могу я увидеть дело Бузякиной?

— Почему нет? — пожал плечами психиатр. — Только вы ничего не поймете, ведь я писал заметки для себя, не рассчитывая, что придется показывать их посторонним. Да и даже разберись вы в моих каракулях, вряд ли узнаете больше того, что я вам рассказал! На наших сеансах не было ничего, что объяснило бы гибель Ларисы… Скажите, а она все-таки покончила с собой или это был несчастный случай?

— В данный момент мы склоняемся к тому, что Ларису убили.

— Не может быть!

— Так могу я увидеть ваши заметки, доктор?

Алла приводила в порядок записи допросов, когда в ее кабинет постучал Белкин.

— У вас есть новости, Александр? — вопросительно подняла она брови, отрываясь от экрана ноутбука.

— Целых две, Алла Гурьевна! Во-первых, вас ожидает этот детектив, Негойда. Мы с ним смотрели записи… Представляете, он отказывается говорить мне то, что намерен сказать вам! Во-вторых, я нарыл кое-что в соцсетях Бузякиной, как вы и просили.

— Неужели нашли связь между Ларисой и юристом Томина?

— Ну не совсем…

— Что тогда?

— Мне удалось взломать настройки приватности, и я обнаружил несколько снимков провокационного характера. Хотите посмотреть?

— Опишите.

— Ну, на них Бузякина в неглиже… или вовсе без него, явно позирует человеку, снимающему ее на телефон. Снимки сделаны меньше года назад.

— То есть в то время, когда Томин уже находился в бегах?

— Точно!

— А лица фотографа не видно?

— Нет.

— Жаль!

— Все не так плохо, Алла Гурьевна!

— Порадуйте меня.

— На паре фотографий есть отражение мужчины в зеркале. Оно нечеткое, но я отдал материал экспертам, пусть поколдуют.