Пукхи заглянула в лицо Сонджи.

— Ты боишься ехать? Я думаю, что у вас будет там чудесная жизнь. Мужчины говорили, что в Осаке везде электрические огни — на поездах, автомобилях, улицах и во всех домах. Они сказали, что в Осаке есть много вещей в магазинах. Может быть, вы станете богатыми и сможете что-то прислать нам. И мы сможем открыть там пансион! — Пукхи была поражена той перспективой, которую сама только что придумала. — Твоя мать будет готовить, а мы будем стирать и мыть…

— И ты еще говоришь, что у меня в голове сумасшедшие мысли? — Тукхи хлопнула сестру по плечу, оставив влажный отпечаток ладони на ее рукаве.

Сонджа с трудом вытащила мокрые брюки, они были очень тяжелыми.

— Может ли жена пастора быть богатой? — спросила Сонджа.

— Может быть, он заработает много денег! — отозвалась Тукхи. — И его родители богаты, верно?

— Откуда ты это знаешь? — спросила Сонджа.

Ее мать сказала, что родители Исэка владели где-то землей, но многие из землевладельцев продавали свои земельные участки японцам для оплаты новых налогов.

— Я не знаю, будет ли у нас много денег. Это не имеет значения.

— Его одежда такая хорошая, и он образованный, — сказала Тукхи.

Сонджа взялась стирать другую пару брюк.

Тукхи взглянула на сестру.

— Можем ли мы отдать ей сейчас?

Пукхи кивнула. Сонджа выглядела встревоженной и грустной, ничего похожего на счастливую невесту.

— Ты для нас как родная сестра, но ты всегда чувствовала себя старше, потому что умна и терпелива, — улыбаясь, сказала Пукхи.

— Когда ты уйдешь, кто защитит меня, когда твоя мама будет ругаться? — добавила Тукхи.

Сонджа отложила штаны, которые она выбивала камнями. Сестры жили рядом с ней с тех пор, как умер ее отец; она не могла себе представить жизнь без них.

— Мы хотели дать тебе кое-что. — Тукхи протянула пару уток, вырезанных из древесины акации и висящих на красном шелковом шнурке. Они были размером с ладонь ребенка.

— Продавец на рынке сказал, что утки — символ жизни, — сказала Пукхи.

— Может быть, ты вернешься домой через несколько лет и привезешь сюда своих детей, чтобы показать нам. Я хорошо забочусь о детях. Я растила Тукхи сама. Хотя она может быть озорной.

— В последнее время ты выглядела такой несчастной. Мы знаем, почему, — сказала Тукхи.

Сонджа держала уток в руке, и она подняла глаза.

— Ты скучаешь по отцу, — сказала Пукхи, сестры потеряли своих родителей совсем маленькими.

На широком лице Пукхи вспыхнула печальная улыбка. Ее крошечные ласковые глаза опустились. У сестер были почти одинаковые лица; младшая пониже ростом и пухловатая. Сонджа заплакала, и Тукхи взяла ее за руки.

— Все в порядке, все в порядке, — пробормотала Пукхи, похлопывая Сонджу по спине. — У тебя теперь есть добрый муж.

Чанджин сама собрала вещи дочери. Каждый предмет одежды был сложен с осторожностью, затем завернут в широкий квадрат ткани, чтобы сформировать правильные складки. Углы ткани были аккуратно соединены с петлей-рукояткой. За несколько дней до того, как пара уехала, Чанджин пыталась понять, не забыла ли что-то важное, она распаковывала то один, то другой из четырех узлов и укладывала его заново. Она хотела отправить с дочерью как можно больше припасов из кладовой: острые перцы, большие связки сушеных анчоусов и ферментированную соевую пасту для сестры Исэка, но Исэк сказал ей, что они не смогут взять на паром слишком тяжелый груз. «Мы сможем купить там все необходимое», — заверял он.