Мать Сонджи никогда не подталкивала ее к браку, хотя многие девочки в ее деревне удачно вышли замуж. Никто не приходил к ее матери с предложением отдать ее в жены, и постояльцы, которые флиртовали с ней, никогда не были серьезны. Возможно, именно поэтому, подумала Сонджа. Теперь, когда она беременна, ей стало ясно, что она может родить ребенка, который унаследует уродства ее отца. Каждый год она ухаживала за могилами своих братьев и сестер; мать говорила ей, что некоторые из них родились с дефектами. Хансо ожидал здорового сына, а что, если она не сможет родить такого? Станет ли он заботиться об уродливом ребенке?

— Ты пыталась заставить меня жениться на тебе? Потому что не можешь найти нормального парня? — Едва Хансо произнес эти слова, он сразу осознал их жестокость и несправедливость.

Сонджа схватила узел с бельем и побежала домой.

Фармацевт Чху полюбил пастора из Пхеньяна и с радостью наблюдал за его выздоровлением. Он посещал Исэка только раз в неделю, и молодой человек казался вполне окрепшим.

— Вы слишком здоровы, чтобы не вставать с постели, — сказал Чху; он сидел рядом с Исэком, лежавшим на кровати, установленной в кладовке.

Пыль, скопившаяся на подоконнике, слегка испачкала белые чулки Чху. Он положил толстое одеяло на плечи Исэка.

— Вам тепло?

— Да. Я обязан вам и аджумони.

— Вы по-прежнему выглядите слишком исхудавшим. — Чху нахмурился. — Я хочу видеть вас поправившимся. Вам не нравится местная еда?

Хозяйка пансиона была явно расстроена таким замечанием.

— Еда замечательная, — запротестовал Исэк. — Я ем гораздо больше, чем заплатил. Еда здесь лучше, чем дома. — Исэк улыбнулся Чанджин и Сондже, которые стояли в коридоре.

Чху склонился к груди Исэка, приложил к ней стетоскоп. Дыхание звучало сильно и ровно, как и неделей ранее. Пастор выглядел неплохо.

— Покашляйте. — Чху задумчиво прислушался. — Есть явное улучшение, но вы проболели большую часть своей жизни. И у вас был туберкулез раньше. Нам нужно быть бдительными.

— Да, но теперь я чувствую себя сильным. Я хотел бы написать в свою церковь в Осаке, чтобы сообщить им о моем приезде. Конечно, если вы думаете, что я смогу путешествовать. Мой брат требовал, чтобы я обязательно предупредил его. — Исэк прикрыл глаза, словно хотел помолиться.

— Перед вашим отъездом из Пхеньяна врач считал, что вы выдержите путь в Осаку?

— Мне сказали, что я могу путешествовать, но доктор и моя мать уговаривали меня не покидать дом. Но я чувствовал себя лучше, чем когда-либо. Да и в Осаке меня ждали.

— Ваш доктор не советовал ехать, но вы все равно поехали. — Чху рассмеялся. — Полагаю, молодых людей не удержать против их воли. Итак, теперь вы хотите снова отправиться в путь, и на этот раз вы ждете моего разрешения, — Чху покачал головой и вздохнул. — Что я могу сказать? Я не могу вас остановить, но думаю, что вам стоит подождать.

— Сколько?

— Не менее двух недель. Возможно, три.

Исэк смущенно взглянул на Чанджин и Сонджу.

— Мне ужасно жаль, что я обременяю вас и подвергаю риску. Слава Богу, никто не заболел.

Чанджин покачала головой. Пастор был образцовым гостем; наблюдая за таким воспитанным человеком, и другие постояльцы стали вести себя лучше. Он своевременно оплачивал счета. Чанджин искренне радовалась, что он так быстро пошел на поправку.