Сонджа и представить не могла, что такой человек, как Ко Хансо, когда-то стирал собственную одежду. Его костюмы были слишком дорогими и красивыми. Она видела на нем несколько разных белых костюмов и стильных белых туфель. Она ни разу не видела так роскошно одетого человека.

Ей было что сказать.

— Когда я стираю одежду, я думаю о том, чтобы сделать это хорошо. Это одна из обязанностей, которые мне нравятся, потому что я привожу что-то в состояние лучшее, чем прежде. Это не разбитый горшок, который придется выбросить.

Он улыбнулся.

— Я давно хотел побыть с тобой.

Она снова хотела спросить, почему, но подумала, что причины не имели никакого значения.

— У тебя хорошее лицо, — сказал он. — Честное.

Торговки на рынке говорили ей нечто подобное. Сонджа не умела торговаться и даже не пыталась научиться этому. Однако сегодня утром она не сказала матери, что встречается с Ко Хансо. Она даже не рассказала ей о том неприятном происшествии с японскими школьниками. Накануне она сказала Тукхи, вместе с которой занималась стиркой, что сделает все сама, и служанка была вне себя от радости.

— У тебя есть возлюбленный? — спросил он.

Ее щеки вспыхнули.

— Нет.

Хансо улыбнулся.

— Тебе уже семнадцать. Мне тридцать четыре. Я в два раза старше тебя. Я стану твоим старшим братом и твоим другом, Хансо-оппа. Хочешь этого?

Сонджа посмотрела в его черные глаза и подумала, что она ничего не хотела больше, с тех пор как мечтала о выздоровлении отца. Впрочем, не было дня, когда она не думала о своем отце.

— Когда ты приходишь сюда стирать?

— Раз в три дня.

— В это время?

Она кивнула. Сонджа глубоко дышала, ее легкие и сердце горели от ожидания и удивления. Она всегда любила этот пляж — бесконечный простор бледно-зеленой и голубой воды, пляж из крошечной белой гальки, обрамлявший черные скалы, отделявшие воду от каменистого берега. Здесь царили тишина, безопасность и покой. Сюда почти никто не приходил, но теперь она уже никогда не будет смотреть на это место прежними глазами.

Хансо поднял гладкий плоский камень с тонкими серыми прожилками, лежавший возле ее ноги. Из кармана он достал кусок белого мела, которым делал отметки на контейнерах с рыбой, теперь он написал X на камне. Потом он присел и осмотрел крупные скалы вокруг, в одной из них, высотой со скамейку, нашел сухую щель.

— Если я приду сюда, а тебя не будет, и мне нужно будет вернуться к работе, я оставлю этот камень вот тут, в трещине скалы, чтобы ты знала: я приходил. Если ты здесь, а я нет, оставь этот камень для меня, я буду знать, что ты приходила. — Он похлопал ее по руке и улыбнулся. — Сонджа, мне пора идти. Увидимся позже, хорошо?

Она смотрела, как он уходит, а потом присела на корточки и развязала узел с одеждой, чтобы начать стирку. Она взяла грязную рубашку и замочила ее в прохладной воде. Все казалось теперь другим.

Три дня спустя она увидела его снова. Ничего не стоило убедить сестер-служанок, что она хочет постирать все сама. Он снова ждал ее у скал, читая газету. На нем была светлая шляпа с черной лентой. Выглядел он поразительно элегантно. Он вел себя непринужденно, как будто встреча с ней на пляже была чем-то обычным, хотя Сонджа ужасно боялась, что их обнаружит мать. Она чувствовала себя виноватой, что не рассказала ей или Пукхи и Тукхи о нем. Сидя на черной скале, Хансо и Сонджа беседовали полчаса или около того, и он задавал ей странные вопросы: «О чем ты думаешь, когда царит тишина, а ты не занята работой?»