Они пересекли давным-давно заброшенную железнодорожную ветку — ржавые рельсы, заросшие сорняком шпалы. Кто-то споткнулся, упал, получил предупреждение, поднялся на ноги и продолжил путь, несмотря на разбитое в кровь колено.

До Карибу оставалось всего девятнадцать миль, но до темноты они туда не доберутся. «Никакого отдыха, идти нам как проклятым», — подумал Гаррати, и это показалось ему забавным. Он рассмеялся.

Макврайс подозрительно взглянул на него:

— Устаешь?

— Нет, — отозвался Гаррати. — Я уже давно устал. — Он как будто с раздражением посмотрел на Макврайса. — Хочешь сказать, ты не устал?

— Ты, Гаррати, танцуй со мной так, как танцевал до сих пор, — ответил Макврайс, — и я никогда не устану. Мы только сотрем башмаки до дыр и добредем до звезд и до луны.

Он быстро поцеловал Гаррати и отошел.

Гаррати посмотрел ему вслед. Он не знал, что ему думать про Макврайса.

К трем сорока пяти небо расчистилось, и на западе, там, где за золотыми краями облаков пряталось солнце, появилась радуга. Косые лучи предвечернего солнца расцветили недавно вспаханные поля, и борозды, проложенные поперек склонов холмов, казались глубокими и черными. Тихий шум мотора автофургона почти убаюкивал. Гаррати уронил голову на грудь и погрузился в полудрему на ходу. Где-то впереди — Фрипорт. Но не сегодня и не завтра. Очень много шагов. Долго еще идти. И он чувствовал, что у него накопилось слишком много вопросов и слишком мало ответов. Вся Прогулка представилась ему как один большой смутный вопросительный знак. Он сказал себе, что такая штука должна быть исполнена глубокого смысла. Несомненно, так оно и есть. У такой штуки должен найтись ответ на любой вопрос; только бы ноги не сбились с ритма. И если только ему удастся…

Он ступил в лужу и окончательно проснулся. Пирсон недоуменно взглянул на него и поправил очки.

— Знаешь того пацана, который споткнулся и ободрал коленку, когда мы переходили железнодорожный переезд?

— Да. Зак, по-моему.

— Ага. Я сейчас услышал, что у него все еще течет кровь.

— Эй, маньяк, далеко еще до Карибу? — спросил его кто-то. Гаррати обернулся. Это был Баркович. Он затолкал свою желтую шляпу в задний карман, и она нагло похлопывала его по заднице.

— А я-то откуда знаю?

— Ты же вроде здесь живешь?

— Осталось миль семнадцать, — проинформировал его Макврайс. — А теперь иди, малыш, и займись своими делами.

Лицо Барковича приняло обиженное выражение, и он отошел.

— Претендент на билет, — заметил Гаррати.

— Нечего принимать его близко к сердцу, — отрезал Макврайс. — Подумай лучше о том, как втоптать его в землю.

— Есть, тренер.

Макврайс похлопал Гаррати по плечу:

— Ты победишь, друг.

— Мне кажется, мы идем вечно. Правда?

— Да.

Гаррати облизнул губы. Ему хотелось выразить свою мысль, но он не находил слов.

— Ты когда-нибудь слышал, что у тонущего человека проходит перед глазами вся жизнь?

— По-моему, где-то читал. Или в кино кто-то об этом говорил.

— А тебе не приходило в голову, что такое может случиться с нами? Во время Прогулки?

Макврайс нарочито вздрогнул.

— Господи, надеюсь, такого не будет.