Тишину квартиры нарушил пронзительный звон, и Спирский схватил трубку.

– Это Колесов.

– Говори.

– Адвокат в номер не возвращался и в ресторане не обедал, а его машина так и стоит возле гостиницы.

– Все?

– Все, Петр Петрович, – убито признал Колесов. – Я не знаю ни где он, ни чем занимается.

Спирский прикусил губу и аккуратно вернул телефон на тумбочку у кровати. Этот московский адвокат, как и Гога, наивно думал, что ему позволено унижать Петра Петровича своими выходками и закулисными интригами. И он точно так же, как и Гога, понятия не имел, что расплата неизбежна.

Женщины могут скрывать свои мысли и желания за внешней неприступностью, однако руки и ноги любой женщины гораздо красноречивее любой их мины. И если больше внимания обращать на то, как они теребят перчатки, кольца, браслеты, то есть все, что попадется под руки, либо двигают стопой, переставляя ее с мыска на пятку или просто покачивая изящной туфелькой, многое становится понятней.

Однако Настя спокойно держала руки на руле и лишь иногда едва отставляла указательный палец правой руки. Павлов долго гадал, что бы это значило, и в конце концов решил толковать этот жест, как своеобразный виртуальный укол в их затянувшейся словесной дуэли. И дуэль все длилась и длилась…

– Не каждому дарован талант и благополучие одновременно, – методично излагала свою позицию Настя. – Ремесленник неплохо зарабатывает на жизнь, но без души не создать ни Мыслителя, ни Венеру Милосскую.

Артем насторожился. Учитывая недавние уколы Насти в адрес его профессии, это могло оказаться очередной атакой.

– О чем вы? – осторожно поинтересовался он.

– Ваше ремесло вас кормит, но, по сути, это обычные бумажные крючки, параграфы и формулировки.

Кровь кинулась Артему в лицо:

– И что? Ну же, продолжайте!

Настя улыбнулась:

– А то, что скульптуры Родена уже стали бессмертны, а ваше ремесло – лишь тлен и суета. На что вы тратите свою жизнь, Артем? На телешоу «Зал суда»? На давно умерщвленный властью телелозунг «Свобода слова»? На тиражирование давно известных истин?

Артем стиснул зубы. Эта красотка била по его самым больным местам так, словно чуяла, где они.

– Я буду отвечать по каждому пункту вашего обвинения, – яростно выдохнул он, – и пункт первый: уникальность творений Родена.

Настя прищурилась: она видела, что разозлила попутчика не на шутку.

– Создав Мыслителя, Жан Огюст Роден растиражировал его, продавая копии направо и налево, – чеканно, как на лекции, констатировал Артем. – Сегодня в каждой столице Европы есть свой Мыслитель, а коллекционеры боятся покупать их, поскольку из трех предложенных – все четыре оказываются подделкой.

– Вы плохо считаете, господин юрист? – удивилась Настя.

– Вовсе нет, – скорбно покачал головой Артем, – просто четвертый Мыслитель, которого продавец считает подлинным, а потому держит у себя дома, тоже подделка – только классом повыше.

Настя нахмурилась. Ей тоже не нравилось проигрывать.

– К чему вы это говорите? Хотите унизить признанного творца?

– Нет, – мотнул головой Артем, – напротив. Мне больно, когда талант встает на коммерческие рельсы, потому что тогда он становится опасен не только для своих современников, но и для благодарных потомков.