– Ну, вот и все, – счастливо и широко улыбнулся он и вдруг вспомнил зажатые Спирским премиальные. – И пошел ты куда подальше, босс!
Теперь Петр Петрович зависел от него не меньше, чем Колесов от Спирского.
Осведомитель позвонил Спирскому, едва сумел найти себе замену на то время, пока он отойдет от спецчасти – якобы в туалет.
– Колесов уехал.
– Куда? – оторопел Петр Петрович.
– По-моему, вслед за адвокатом. Я не знаю точно, он меня на спецчасть поставил.
Спирский задумался. До этих пор Сергей Михайлович таких фортелей не допускал и сообщал все, что делает.
– А он этого… «почтальона» на выходе обыскал?
– Да, но ничего не нашел.
Это был неплохой признак. Юридически значимых бумаг в спецчасти не было, а коммерчески важные попадут к Петру Петровичу не позднее понедельника… если Колесов, конечно, выполнит обещание.
– Хорошо, держи меня в курсе.
Петр Петрович дал «отбой», некоторое время перебирал бумаги, но уже не находил себе места. Понимая, что надо выспаться и что сейчас, в субботу вечером, скорее всего, ничего уже не произойдет, он даже отправился домой, упал в кровать, но и здесь не получил ни сна, ни покоя. И вовсе не из-за этого путающего карты московского «почтальона». Перед глазами стоял Гога – первый и последний, кто сумел его обмануть.
Спирский, тогда еще Петя, как раз начал действительно звездное восхождение к вершинам бизнеса – с торговли водкой. И Гога, обычный дворовый бездельник, был одним из самых постоянных его клиентов.
Гога первым, прознав о развернувшемся в самый разгар горбаческого антиалкогольного указа бизнесе Пети, стал брать товар, в том числе и под «честное слово», – то пиво, то портвейн «Агдам», а то и бутылку «Пшеничной». Давал расписки, подолгу не платил, и Петя, глядя в налившиеся кровью глаза «клиента», понимал, что лучше потерпеть: раньше или позже, но деньги у Гоги появлялись.
Спирский перевернулся на живот и зарылся в одеяло. Он до сих пор помнил астрономическую по советским временам сумму, которую задолжал ему в тот раз Гога, – 98 рублей 32 копейки. И когда он отыскал в себе силы потребовать возврата долга, произошло неожиданное. Обычный дворовый бездельник достал из кармана солидную пачку новеньких, благородного песочного цвета сотенных банкнот.
Петя никогда не видел столько крупных купюр сразу. Он работал с трешками, пятерками, в лучшем случае – с червонцами, а уж солидные, спрятанные в коробку из-под туфель «Цебо» фиолетовые четвертные были для него неразменным капиталом. Собственно, на жажде солидности он тогда и погорел.
Ровно 12 сотенных купюр демонстративно отсчитал и протянул ему Гога в обмен на 785 помятых рублевок, 105 трешниц, 11 пятерок, 2 десятки и четвертной. А едва Спирский счел, что все благополучно завершилось, Гога легко перехватил обе его руки, отклонился назад и со всего маху двинул тяжелым лбом в переносицу.
Телефон затрезвонил, и Спирский схватил трубку.
– Как дела?
Спирский вскочил с постели; он уже узнал голос Заказчика.
– Все по плану.
– А у меня другие сведения.
Петр Петрович насторожился:
– И какие?
– Час назад Батраков и финдиректор Лесин переговорили с начальником Тригорской налоговой инспекции, – напряженно сообщил Заказчик. – Прямо у него на даче.