На протяжении шести недель нагрузки росли и становились всё изнурительней. Строевая подготовка и парады смешались с марш-бросками по пересечённой местности. Постепенно, по мере того как неудачники выбывали, отправляясь домой или ещё куда-нибудь, мы уже могли относительно спокойно делать по пятьдесят миль за десять часов. А ведь это приличный результат для хорошей лошади. Отдыхали на ходу, не останавливаясь, а меняя ритм: медленный шаг, быстрый, рысь. Иногда проходили всю дистанцию сразу, устраивались на бивуак, ели сухой паёк, спали в спальных мешках и на следующий день отправлялись обратно.

Однажды мы вышли на обычный дневной бросок без пайков и спальных мешков на плечах. Когда мы не сделали остановки для ланча, я не удивился: уже давно научился припрятывать за завтраком хлеб и сахар. Однако когда мы и в полдень продолжали удаляться от лагеря, я начал размышлять. Так или иначе, но все молчали, твёрдо усвоив, что глупые вопросы здесь задавать не принято.

Мы остановились ненадолго перед тем, как стемнело, — три роты, за несколько недель уже изрядно поредевшие. Был устроен смотр батальона: мы маршировали без музыки, в тишине. Затем расставили часовых и дали команду «вольно». Я тут же посмотрел на капрала-инструктора Бронски. Во-первых, с ним всегда было легче общаться, чем с другими, а во-вторых… во-вторых, я чувствовал, что несу некоторую ответственность. Дело в том, что к этому времени я уже стал новобранцем-капралом. Эти детские шевроны ничего не значили — разве что давали возможность начальству пилить меня и за то, что делал сам, и за то, что делали мои подопечные. Тем более, что потерять эти нашивки можно было так же быстро, как и приобрести. Зим старался поскорее избавиться от тех, кто был постарше, и я получил нарукавную повязку с шевронами за два дня до того, как командир нашей группы не выдержал нагрузок и отправился в госпиталь.

Я спросил:

— Капрал Бронски, что всё-таки происходит? Когда просигналят к обеду?

Он ухмыльнулся:

— У меня есть пара галет. Могу с тобой поделиться.

— Нет, сэр, спасибо. (У меня у самого было припрятано галет гораздо больше: я постепенно учился жизни.) Обеда вообще не будет?

— Мне об этом тоже никто ничего не сказал, сынок. Однако кухни в пределах видимости не наблюдается. Если бы я был на твоём месте, я собрал бы свою группу и прикинул, что к чему. Может быть, кто из вас сумеет подшибить камнем зайца.

— Значит, остаёмся здесь на всю ночь? Но ведь мы не взяли с собой скаток?

Его брови буквально взлетели вверх.

— Нет скаток. Но разве нельзя ничего придумать? — Он задумался на секунду. — Ммм… ты когда-нибудь видел, как ведут себя овцы в снежную бурю?

— Нет, сэр.

— Попробуй представить. Они жмутся друг к другу и никогда не замерзают. Глядишь, и у вас получится. Или можно ещё ходить, двигаться всю ночь. Никто тебя не тронет, если не выбираться за посты. Будешь двигаться не замёрзнешь. Правда, к утру слегка устанешь.

Он снова ухмыльнулся. Я отдал честь и вернулся к своей группе. Мы стали обсуждать положение и делиться продуктами. В результате мои собственные запасы сильно оскудели: некоторые из этих идиотов даже не догадались стянуть что-нибудь за завтраком, а другие съели всё, что у них было, на марше. В итоге на каждого пришлось по несколько сушёных слив, что на время успокоило наши желудки.