— Теперь понимаю, — отец Николай, вдохновившийся моей речью, кинул на себя засветившийся знак Единого, а я повторил, хоть и обошлось без спецэффектов. — И наши понимают. Но что делать, не знают.

— Тогда чего припёрся? — неласково поинтересовался у него я, вновь разворачиваясь к «Ласточке». — Вот тоже, видишь, дирижабль, и церковного в нём нет ничего! А я себе без него уже жизни не представляю! И как мне быть? Кто я для вас?

— Есть одна идейка, — признался мне отец Николай, пристроившийся шагать со мной в ногу. — Потому и поговорить пришёл. С Ларой, с Арчи, со всеми.

— Я, когда пацаном был и на хуторе сидел, — всё пытался что-то объяснить ему я, — думал что этот Мир прост и прекрасен. Есть люди, есть где-то далеко эльфы с гномами, и остальные такие же, но совсем чуть-чуть, а люди главные. И Единый наш сверху сидит.

Отец Николай меня не перебивал, но внимательно слушал, причём так, что хотелось говорить. Насобачился, наверное, на исповедях.

— А потом я попал в лётное училище, и увидел, что Мир не так прост, как мне казалось, хоть и по-прежнему прекрасен. И Единый наш был по-прежнему силён, но уже не так, понимаешь? А потом я побывал в таких местах, что ты даже представить себе не можешь, и мысли о простоте Мира я отбросил далеко и навсегда. И уже насчёт Единого засомневался, ведь не слышали о нём нигде, кроме наших земель. И как мне быть?

Но он лишь молча пожал плечами, не став вести душеспасительные речи, до которых все попы были большие охотники. Я не сомневался, отцу Николаю было что сказать, ведь в церкви навострились побивать такие детские аргументы одной левой, не я первый, не я последний. Но вот именно сегодня мой собеседник молчал, и это был хороший признак. Ну, то есть признаков сомнения в вере я не видел ни одного, но он хотя бы задумался. Может быть, о Мире в целом, или ещё о чём, лишним не будет. Или вообще о своём думал, пропустив мои слова между ушей, чёрт его знает.

— Заходи, — кивнув вытянувшемуся перед отцом Николаем охраннику, я открыл дверь. — Пообедаем хоть. Но разговаривать я с тобой не буду, запомни. Ну, то есть о погоде и о бабах можно, а о деле нет. И скажи мне, чего это они перед тобой все так тянутся?

— А как же, — он поднялся на борт и с интересом огляделся. — Как же им перед Белорецким владыкой-то не тянуться? Пусть и новоявленным. Субординация такое дело, понимать должен.

— Ого, — заценил я. — Так ты у нас теперь ваше преосвященство или как-то ещё? Не крутоват ли взлёт?

— Не юродствуй, — махнул рукой уже Владыка Белорецкий Николай. — Тебе не идёт.

— А ты руками не маши, — предупредил я его. — Домашешься. И благословить тут по привычке не вздумай ничего. А то Кирюха наш просто выметет потом пепел с горелыми подмётками, а вам нового владыку искать. Но мощно, конечно, самого Владыку Белорецкого на борту принимаем, слышишь, Киря? Чаю там нам сделай, пожалуйста.

Затаившийся было в великом испуге под топкой у спящей Лариски Кирентий дёрнулся, подумал, да и смело вылез. Не на глаза, конечно, а вообще. Потоптался на месте, чего-то решил про себя, да и дунул на кухню, поддерживать традиции гостеприимства.