Как раз в тот момент, когда я уже потеряла последнюю надежду, что он появится, и завела мотор, чтобы ехать домой, чувствуя себя последней неудачницей, на парковку въехал бордово-красный «Гольф», широко развернулся прямо за моей машиной и остался стоять там. Я подождала несколько минут, разозлившись на такое хамство, нажала на гудок, но он и не подумал мне уступить. Я вышла из машины, вне себя от злости, и собиралась наорать на этого типа, чтобы он отъехал и дал мне дорогу, подошла к «Гольфу» и увидела в нем улыбающегося Симона. На нем была белая, сильно накрахмаленная рубашка и кобальтово-синий галстук из блестящего шелка. Он открыл мне дверь, и я как покорная овца села к нему в машину, застенчиво улыбаясь. Симон наклонился ко мне и поцеловал в губы. Не слишком настойчиво, а мягко, нежно, как будто мы уже долгие годы были вместе, и этим поцелуем он показывал мне, как сильно он до сих пор меня любит. Я растаяла. Все мои мышцы обмякли и отяжелели, и даже если бы я этого захотела, то физически не смогла бы выйти из этой машины. У моего тела была собственная, сильная воля, и оно как магнит притягивалось к его телу. Я поняла, почему все время, что мы были знакомы, я избегала его: я не могла ему противостоять. Как только он оказывался поблизости, я теряла голову, и меня больше никто и ничего не интересовало. В последние дни я на самом деле боялась, что, подойди он поближе, мы спонтанно начнем целоваться.

— Привет, девчонка.

Он ущипнул меня за бедро, нажал на газ, молниеносно переключил скорость и как безумный понесся на шоссе, глядя только на дорогу, а я пыталась подобрать слова, но у меня ничего не получалось, мозги словно отказали. Я только удивлялась сама себе, что так запросто села в его машину, ни о чем его не спрашивая, и это я, чокнутая на контроле, моралистка, трусиха. Дорин Ягер считала, что именно этот мужчина стоит за смертью Эверта и полусмертью Ханнеке. С тем же успехом он мог отвезти меня куда-нибудь подальше и там вместе с машиной утопить в озере.

— Это моя машинка для города. Я никогда не езжу на БМВ в центр, сейчас этого нельзя делать. Да и вообще… — он наконец-то посмотрел на меня и улыбнулся дразнящей заводной улыбкой, — это так здорово, такая колымага, в которой никто тебя не узнает.

Он повернул кнопку громкости на проигрывателе, из колонок полилась песня «Субботний вечер» Германа Броода.

— Сто лет ее не слышала, — сказала я.

— Я ставлю ее каждый раз, когда еду в Амстердам. Все равно он остается суперклассным, этот диск. И, Господи, не знаю, как тебе, но мне эта музыка напоминает старые добрые времена. Не надо делать деньги, полная свобода, никакой ответственности. Потрясное было время, и музыка потрясная. Я так заряжаюсь перед боем…

Он сжал кулак и ударил воздух.

— Перед каким боем?

— Перед работой. Трахать мозги, блефовать, доставать козырей из рукава. Каждый раз снова играть в войнушку. Здорово!

— А чем ты вообще занимаешься? Я до сих пор так и не поняла…

— Спроси лучше, чем я не занимаюсь. Больше всего это похоже на фокусы с деньгами. Покупаю здания и перепродаю их или сдаю в аренду какому-нибудь ресторану или отелю. Кейс открыл очень много кафе в моих зданиях. Инвестирую в предприятия, как с твоим Михелом. Перекупаю фирмы. Беру нерентабельные рынки и превращаю в рентабельные. Это мне нравится больше всего. Тут надо смотреть творчески.