— Оля, ты пойми, если уж это дело дошло до моей работы, тут шутки кончились. Это тебе не игрушечки, не «хи-хи» и не «ха-ха». Еще не хватало, чтоб тебя из пионеров исключили!

— Пап, да дались вам эти пионеры!

— Ольга, всё! Я тебе объясняю еще раз, шутки кончились! Ты где вообще таких слов нахваталась? Что значит «дались вам пионеры»?

— Пап, но вокруг вранье, и все же это знают! Пионеры никакие не самые лучшие, пионеры — все!!! И всё, что про них рассказывают, почти всё вранье. Ну и что с того, что Красноперкина — председатель совета отряда? Она ябеда и склочница! И почему я должна брать с нее пример?

— Оля, такие вопросы не обсуждают!

— Но почему? Почему?

— Не обсуждают, и всё!

— Пап, Женя хороший, а его ни за что выгнали. Ну почему за него нельзя вступиться, почему?

— У Жени есть свои родители, вот они пусть и вступаются. И папа у него, между прочим, партийный работник. Вот пусть и разбираются сами.

— Но почему сами? А мы? Неужели всем все равно?!

— Ольга! У меня работа! У нас очередь на квартиру! Что ты хочешь, чтоб я всем этим рисковал ради какого-то там Жени?

— Он не какой-то там, — сказала я сквозь слезы, — он самый лучший…

В воскресенье я пыталась подлезть к маме. Я просила, раз уж ничего нельзя сделать, хотя бы перевести меня в школу к Жене. Мама взвилась с пол-оборота:

— Ты что, совсем с ума сошла? Куда перевести, кто тебя туда возьмет?

— Ну ма-ма-а-а-а-а-а-а…

Мама немедленно перешла на сильно повышенные тона:

— Ольга, я не позволю тебе сломать нашу жизнь! Ты еще ребенок, ты не понимаешь… Ты сейчас наделаешь глупостей, а потом вся жизнь коту под хвост! Если заставят отвести тебя к психиатру, то всё! Жизнь закончена! Ты никогда не поступишь никуда, ты работать нормально не сможешь!

Ночью я не могла спать. Я думала о том, как бы повели себя мои родители в том, другом времени. Чего бы боялись? Или не боялись бы совсем? Все-таки тут они другие люди.

Мама почти не изменилась, выглядит по-другому, но внутри осталась почти такой же мамой. А вот папа другой. Дома он трудоголик, там он работал двадцать четыре часа в сутки и спал в обнимку с комиком. Видели мы его, конечно, редко, но выглядел он вполне счастливым. А здесь… Такое впечатление, что свободное время его убивает. Если он рассказывает про работу, то в основном ругается. Ругается на плановую экономику, из-за которой какие-то нужные железяки он вынужден доставать с боем, потому что их не хватило. На таком же заводе в другом городе они валом лежат, ржавеют. Ругается на дурака-директора, который член партии тридцать лет, но руководить заводом вообще не умеет. А сместить его нельзя, пока на пенсию не пойдет. Злой он тут, раздраженный.

В понедельник я пришла в школу. Женьки не было. Я сидела одна. Мне никто не объявлял бойкотов, более того, меня поддерживали, говорили что-то хорошее, но у меня было ощущение, что я одна. Одна в целом свете.

А после уроков, пользуясь тем, что родители днем никак меня не могут контролировать, я собралась и пошла к Женьке. Минут пять под дверью собиралась с духом, чтоб позвонить. Открыла бабушка. Из комнаты выскочил Женька. Бабушка быстро втянула меня внутрь и захлопнула дверь.