– Замучаетесь, – сочувствует пожилая медсестра, зашедшая вымыть руки. – Надо бы сначала обрезать, а потом мыть.

– Леди, – отвечает Дэй, – если бы, не дай боги, в подобной ситуации оказалась моя девушка, я бы не стал ее стричь.

– Так ты ж не девушка, – женщина спорит скорее в шутку

– Это да, – лукаво улыбается Дэй, – но, если я постригусь, она тоже косы отрежет. А на такое я пойти не могу, мне чувство прекрасного не позволяет.

Во время этой шутливой перепалки у меня отлегает от сердца. Сложно представить себе Дэя без его вечной язвительности.

Значит, все в порядке.

Все наконец-то в порядке.

– Симпатичная вещичка, – заметила Хайна, увидев выскользнувший из выреза моей рубашки медальон. – Можно взглянуть?

Я пригласила ее зайти после работы – надоело коротать вечера в одиночестве.

– Конечно, – я расстегнула цепочку, – это своего рода фамильная драгоценность. От бабушки достался.

Бабушку я помнила плохо, она умерла, когда мне было лет шесть или семь. Высокая, с хорошей, несмотря на возраст, осанкой и пышной копной седых волос – по рассказам матери, каштановых в молодости. Она возглавляла библиотеку в одном из столичных пригородов, и ее небольшая чистая квартирка, пропахшая книжной пылью и сухими травами, до сих пор иногда видится мне во сне.

Сейчас дома наверняка уже нет. Пригороды с приходом Ржавчины оказались разрушены так, что большую часть не подлежащих восстановлению районов просто снесли. Тем более, им в Столице нужна была земля под распашку. Где еще заниматься земледелием, если не в самом спокойном районе?

Увидев фотографию, Хайна понимающе улыбнулась:

– В последний месяц, наверное, часто открывала?

– Да.

– Как же ты его любишь, – не то с завистью, не то с пониманием вздохнула женщина. – Вон, даже фотографию поближе к сердцу держишь. А он какую-то твою памятку носит?

Ага, шрам на лице, который заработал в ночь нашего знакомства. Но я не знала, как ответить на вопрос, чтобы не шокировать Хайну. Медальон служил отнюдь не залогом нашей с Дэем любви – вещи нужны, чтобы помнить о тех, кто далеко. До сих пор жалею, что не сохранилось ни одной фотографии родителей. Медальон и фотография в нем были частицей мира, который мы утратили.

Расставаться с этой памятью глупо и опасно. Слой цивилизации на всех нас и так слишком тонок.

Говорят, все чистильщики рано или поздно сходят с ума. Говорят, у нас не может быть нормальных детей – или их не может быть вообще. Говорят, мир меняет нас так, что мы перестаем быть людьми. Чем дальше от неисследованных территорий, тем больше слухов. Я очень надеялся, что врачи не придадут значения всем этим байкам. Конечно, окончательное решение все равно останется за полковником и за Стэном. Пожалуй, даже в большей степени за Стэном. Когда-то полковник, будучи по природе своей человеком рациональным, принял решение, которое принял бы на его месте любой толковый начальник, военный или гражданский. Передоверил часть своих обязанностей тому, в чьих знаниях и опыте был уверен. Логично – один офицер, даже опытный, не может быть специалистом во всем.