Отец быстро обвел подвал взглядом, обдумывая происходящее. Мистер Картер, превратившийся в кучу окровавленного мяса, по-прежнему был прикован к водопроводной трубе; его тело выглядело гораздо хуже, чем раньше, когда мне надоело развлекаться и я вернулся наверх. Мама и отец продолжили резать и кромсать его и после того, как он умер. То, что осталось, больше не было человеком: это была груда мяса, отброшенная игрушка хищника.
— Она там, — сказал я. — Наверху.
Мама вздохнула:
— Нам сейчас не до гостей.
— Может, попросим ее зайти попозже? — ухмыльнулся отец.
— У нас дверь черного хода не заперта. Она может войти, — сказал я. — Может быть, уже вошла.
— Очень будет некстати, — заметил отец, выпуская маму и вставая.
Мне пришлось с ним согласиться.
— Как думаешь, получится у тебя прогнать ее? — спросил меня отец.
— Н-не знаю, — запинаясь, ответил я.
— Приятель, ты уже большой мальчик, практически мужчина. Нисколько не сомневаюсь в том, что ты намного умнее ее. Разберись, реши головоломку, найди способ.
Я понимал, что миссис Картер сейчас никак нельзя видеть маму и отца, особенно в таком виде. А пройти мимо нее незамеченными им бы никак не удалось — с заднего крыльца отлично просматривалась дверь в подвал. Если, конечно, предположить, что она по-прежнему стояла за дверью.
В глубине души мне даже хотелось, чтобы она зашла в дом и стояла сейчас на ступеньках, прислушиваясь. Я вспомнил, как наблюдал за ней на берегу озера. Представил, что бы почувствовал, если бы приковал ее в подвале.
— Что скажешь, приятель? Как по-твоему, справишься ты с ней?
Я кивнул:
— Да, сэр.
28
Эмори — день первый, 15.34
Эмори лежала на каталке, свернувшись калачиком, прижав одну руку к уху, а вторую к стене. Правда, совсем заглушить музыку не получалось. Она была слишком громкой, громче, чем из любого динамика. Несколько месяцев назад они с Кирсти Доналдсон ходили на концерт группы Imagine Dragons; они стояли шагах в трех от сцены, прямо перед усилителем — такого огромного она в жизни не видела. Усилители были такими мощными, что у них на головах волосы буквально вставали дыбом, и они сделали грандиозные селфи.
Но сейчас все было гораздо громче. Музыка была не просто громкой — она оглушала, многократно отдаваясь от стен. Ритм сотрясал ее до костей.
Когда музыка только началась — ей казалось, с тех пор прошло несколько часов, — она пыталась кричать, но из-за грохота не слышала собственного голоса. Сначала она прослушала «Роллинг Стоунз», потом Дженис Джоплин, за которой последовала еще дюжина групп; многие казались знакомыми, но их названия она не знала. И все же она кричала; в ней горели гнев, ненависть и страх, которые требовали выхода. Она кричала, пока не охрипла; Эмори понимала, что, скорее всего, у нее сел голос, слышит она это или нет. Она кричала, пока язык не стал сухим и шершавым, как наждак, а голова не начала разламываться от боли.
Эмори пыталась спрятать голову между коленями, и это ненадолго помогло, но вскоре правое плечо затекло оттого, что голова склонилась под неудобным углом. Она в досаде дернула наручники, но металлический браслет лишь глубже врезался в запястье. Ей хотелось плакать, но слезы иссякли несколько часов назад.