Мама вонзила нож в бедро мистеру Картеру с такой силой, что кончик звякнул, как будто прошел ногу насквозь и застрял в бетонном полу. Мистер Картер снова взвыл и снова заплакал. Мне даже стало немного смешно. Взрослые мужчины не плачут; так говорил мне отец.
Мама повернула нож в ране и выдернула его. На сей раз крови было много, очень много. Поверх прежней лужи натекла новая, а нога у него задергалась.
Я невольно улыбнулся. Мистер Картер мне не нравился. Совсем не нравился. Особенно после того, что он сделал с миссис Картер. Приятно было знать, что он получил по заслугам.
— Мама, можно? — попросил я.
Мама повернулась ко мне и наклонила голову. Потом посмотрела на отца. Тот немного подумал и кивнул:
— Лучше в левую ногу, приятель. В новое место — так лучше.
Когда мама протянула мне нож, мистер Картер забился, задергался. Он пытался расстегнуть наручники, но безуспешно. На запястьях у него проступили глубокие красные раны. Нож оказался тяжелее, чем я думал, — и еще он был липкий. Серебристое лезвие покрылось алой пленкой, которая уже подсыхала; рукоятка была в пятнах. Я вытер ее о рубашку.
Мама ахнула:
— Только не о рубашку! Пятна потом не вывести!
Отец улыбнулся:
— Ничего, пусть мальчик развлечется. А рубашку его мы сожжем вместе с вещами мистера Картера, когда покончим с ним.
— Мне нравится эта рубашка. В ней он как маленький мужчина. Мамин любимый маленький мужчина!
Мама была права: та рубашка была и моей любимой. Белая, на пуговицах, в светло-зеленую полоску. Жаль, я поздно вспомнил про тряпки — мы хранили их в другом углу подвала. К сожалению, тогда ущерб уже был причинен. Я понимал, что буду скучать по рубашке, но согласился с отцом: от нее придется избавиться. Мы никогда потом не хранили такие вещи. Никогда не знаешь, кто что увидит и когда кто-нибудь заглянет проверить, как и что.
Вытерев нож насухо, я подошел к мистеру Картеру и вонзил лезвие точно, как учил меня отец. Нос мистера Картера отлетел быстро, после всего трех ударов; правда, уши удалось отсечь еще быстрее. А глаза? Они вылезли, как спелые виноградины.
24
Портер — день первый, 13.38
Школа имени Уитни Янга оказалась приземистым трехэтажным строением из стекла и бетона на углу Уэст-Адамс-стрит и Саус-Лафлин-авеню. Она располагалась неподалеку от Иллинойского университета. Поскольку школа входила в пятерку лучших по стране, отдать в нее детей мечтали многие жители Чикаго. Среди учащихся были представители всех социальных слоев — бедные смешивались с богатыми из всех районов города; для того чтобы расслоение не чувствовалось, ученики носили школьную форму. Портер подумал, что все усилия администрации напрасны. Начать с того, что школу возвели на участке земли, освободившемся после пожара, который полыхал во время восстаний, последовавших за убийством Мартина Лютера Кинга-младшего. Разумеется, несмотря на форму, ученики делились на группы по этническим признакам, то есть делали именно то, против чего на словах выступало руководство. Латиноамериканцы тусовались в одном углу, чернокожие в другом, белые богачи, белые бедняки, готы, скейтеры… здесь были представлены те же слои и социальные группы, что и во всем городе. Итальянцы в одном квартале, китайцы в другом, богатые, бедные… Нам нравится верить, что мы одинаковые, но дайте нам шанс, и все пытаются слиться с той группой, где им удобнее. Парнишка со скейтом под мышкой показал Портеру средний палец и одними губами проговорил: «Фараон», а потом расхохотался и скрылся в коридоре с приятелями.