Портер бросил на эксперта внимательный взгляд:

— Как тебя зовут, сынок?

— Пол Уотсон, сэр.

Портер невольно улыбнулся:

— Когда-нибудь, доктор Уотсон, из вас выйдет прекрасный детектив!

— Я не доктор, сэр. Правда, сейчас пишу диссертацию, но мне работать еще года два.

Портер усмехнулся:

— Неужели сейчас никто ничего не читает?

— Сэм, коробка!

— Ну да, верно. Коробка.

Он дернул бечевку. Узел развязался без труда. Белая бумага была аккуратно подвернута по углам, сложена идеальными треугольничками.

«Как подарок. Он завернул ее, как человек, который готовит кому-то подарок».

Под бумагой они увидели черную коробку. Портер отложил бумагу и бечевку в сторону, покосился на Нэша и Уотсона и медленно поднял крышку.

Ухо было отмыто от крови и лежало на слое ваты.

«Как все предыдущие».

— Я должен осмотреть труп.

Нэш встревоженно покосился на растущую толпу.

— Ты уверен, что хочешь осматривать его прямо сейчас? Здесь столько посторонних глаз…

— Давай раскинем палатку.

Нэш подал знак одному из сотрудников.

Через пятнадцать минут, к большому неудовольствию водителей, намертво застрявших в пробке, на Пятьдесят пятой улице установили большую палатку, перегородив два из трех окрестных переулков. Нэш и Портер откинули полог; следом за ними вошли Эйсли и Уотсон. У входа встал полицейский в форме — на тот случай, если кто-то все-таки прорвется через заграждение и попытается заглянуть внутрь.

Вокруг тела расставили шесть 1200-ваттных галогенных прожекторов на желтых металлических треножниках; они заливали замкнутое пространство резким, ярким светом.

Эйсли расстегнул мешок.

Портер опустился на колени.

— Его двигали?

Эйсли покачал головой:

— Как только его сфотографировали, я сразу же велел упаковать. Его позу не меняли.

Труп лежал ничком. В коротко стриженных темных волосах мелькала седина. Рядом с головой на асфальте растеклась лужа крови; одна струйка устремилась к углу палатки.

Портер надел еще одну пару латексных перчаток и осторожно приподнял голову покойника. Она отделилась от холодного асфальта, негромко чвакнув, — он невольно вспомнил фруктовый мармелад в рулончиках, который вот так же отлепляется от обертки. Внутри у него все сжалось, и он невольно порадовался, что не успел позавтракать.

— Помогите мне его перевернуть!

Эйсли взял труп за плечо, а Нэш за ноги.

— На счет «три». Раз, два…

Трупное окоченение еще не наступило; тело было мягким, податливым. Правая нога была сломана в трех местах, не меньше; левая рука тоже переломана.

— Жуть какая… — Нэш не сводил глаз с лица жертвы. Точнее, с того места, где положено находиться лицу. Щек не было; остались лишь рваные лоскуты. Нижняя часть лица сохранилась, но была разбита — рот зиял, как будто кто-то с силой развел в стороны его челюсти, словно капкан на медведя. Один глаз вытек; из глазницы сочилась белесоватая жидкость. Второй глаз, ярко-зеленый, невидяще смотрел на них.

Портер склонился ниже:

— Как по-твоему, удастся воссоздать его лицо?

Эйсли кивнул:

— Поручу кому-нибудь, как только мы доставим его в лабораторию.

— Пока трудно что-либо утверждать, но, судя по телосложению и легкой седине, я дал бы ему лет сорок — плюс-минус…