Да, война — это безоговорочно плохо. Но она ставит такие вопросы, которые замалчивались годами, задвигались в тень, забалтывались, а теперь их придется решать, и решать срочно.

Дома — опять к телевизору. Показывают кадры бомбежки Берлина дальней авиацией. Ту-22М3, Ту-95 и Ту-160, идя на высотах десять-двенадцать километров, сбрасывают ОДАБ большой мощности. Внизу — море пожаров, весь город затянут дымом. Подобные удары нанесены и по ряду других крупных промышленных центров — Мюнхену, Руру, Гамбургу, Данцигу. Даже становится жалко немцев — от бомб объемного взрыва укрытия не спасают…

Время для нас с Андреем тянулось очень медленно. Все-таки было как-то не по себе оттого, что опера, Саня и даже его малолетние охламоны поехали туда, откуда кто-то из них может не вернуться, а мы — два взрослых мужика — остались на базе, в тепле, уюте и полной безопасности. Пытались себя заставить пойти пообщаться с Отто, но душа почему-то не лежала. Пытались заняться делом — нас хватило на то, чтобы вернуть на место звездочки, выдранные еще перед Крысаничами, и пришпандорить шевроны при помощи клея «Момент», обнаруженного в ящике стола вместе с другими канцелярскими принадлежностями — офицерской линейкой, курвиметром (извиняюсь, не я такое название придумал), набором цветных карандашей и блокнотами. То ли кто-то забыл, то ли спецом для «крючков» держат. Покурили. Выпили кофе. Еще покурили. В конце концов, утомившись выкуривать одну сигарету за другой и поглощать растворимый кофе чашку за чашкой, мы разбрелись по комнатам. Я лег на диван, включил телевизор и… уснул. Да, банально уснул. Особенность организма такая — кофе, а тем более — растворимый кофе, на меня почему-то действует похлеще любого снотворного. Проснулся внезапно — снился какой-то дикий кошмар, и в течение пары минут не мог понять, кто я, где я и зачем этот гад поливает на меня из чайника.

— Ну, ты и спать! — Андрей кинул мне полотенце, висевшее на спинке кровати. — Вставайте, граф, вас ждут великие дела. Дежурный звонил, наши вернулись.

— Фррр, — только и смог сказать я в ответ, вытирая с лица остатки воды. Мало того, что майка — хоть выжимай, так еще и покрывало, на которое я улегся, не раздеваясь, только сняв куртку, было мокрым насквозь. — Ты соображаешь вообще, что делаешь?

— А по-другому не получалось. Я тебе и кричал, и уши тер, и за ногу дергал — ты что-то буркнешь в ответ, на другой бок повернешься и дальше массу давишь.

— Садист. Что у наших?

— Пока не знаю, дежурный тоже не в курсе был, так что поднимайся, одевайся и потопали — они у КПП разгружаются.

Дойти до КПП мы не успели. Навстречу нам уже двигала сладкая парочка — Вова и Игорь. Как-то они за последние дни спелись, к чему бы это?

— Ну что?

— Все в норме, как доктор прописал. Немцев захомутали, девочка — цела, папа ее — не совсем цел, конечно, но жить будет, его уже перевязывают.

— Наши все целы?

— Наши-то? Почти. Не считая того, что Грине, похоже, нос сломали. А «не наши» — не все. Перетренировал Саня своих, перетренировал. Они немецкую группу прикрытия к себе метров на 15 подпустили — и с десяти стволов в упор. Мясо.