Генерал не был атеистом. Да, в церковь он не ходил, свечки не ставил и перед образами не крестился. Но на комоде в его спальне стояла небольшая иконка в посеребренном окладе. Она досталась ему от родителей.

В трудные минуты Ольховский ставил ее перед собой и напряженно вглядывался в лики святых, будто ища у них помощи и заступничества. И отнюдь не чувствовал себя в этот миг униженным и оскорбленным.

Разумеется, он не афишировал свои религиозные чувства перед товарищами по партии. Настоящему коммунисту полагалось верить в науку, в учение Маркса и Ленина и оставаться на материалистической позиции.

Для всех он был кремень и твердый профи. Никто не знал, каково ему отправлять людей зачастую на смерть и жить с этой виной перед высшими силами. Что творилось в его душе, посторонним и даже домашним было неведомо.

От исхода операции зависело многое. Доставленные Доком материалы обещали настоящий прорыв в генной инженерии. Да что там прорыв! Взрыв! Переворот в науке, опровергающий многие ее постулаты. Ольховский понимал, что эта операция самая значительная в его карьере. Для успешного завершения нужно больше информации, а вот ее-то и недостаточно. Группе Метиса, как всегда, выпала самая сложная часть работы. Именно для таких «острых» акций она и была сформирована.

После контакта с Метисом генерал немедленно отдал несколько распоряжений. Одна команда по цепочке дошла до командира роты десантников. А вторая – до экипажа транспортника.

Очередное распоряжение Ольховский отдал подчиненному, который находился на аэродроме вместе с десантниками. У подчиненного с собой имелся пакет, который надлежало вскрыть с набором высоты. В задачу подчиненного входило проконтролировать время вскрытия пакета – ни раньше ни позже.

А немного погодя поступил доклад: самолет, вероятно, сбит вместе с десантом. Спастись никому не удалось. У ребят не было ни одного шанса.

Доклад и стал для генерала тем самым объяснением его тревоги. Не подвела интуиция, не подвела. А жаль, Ольховский отдал бы пол своей жизни за то, чтобы все можно было вернуть назад. Увы, он прекрасно понимал: это невозможно.

Генерал резко поднялся из-за стола, едва не сбросив все, что на нем находилось, на пол.

Ольховский не любил сидеть на месте. Лучше всего ему думалось на ходу. К тому же это успокаивало нервы.

Он принялся бродить по кабинету, непроизвольно сжимая и разжимая кулаки.

Теперь группа Метиса осталась без помощи, а ведь тот докладывал, что подмога необходима. Справится ли он в этих условиях? Не пойдет ли все прахом? И неужели будет потеряна столь ценная информация?

Что произошло? Неужели утечка?

Ольховский замер посреди кабинета, анализируя свои последние действия и разговоры. Вырисовывалась вполне определенная картинка: «Воробьев-Воробьев, когда ж ты успел ссучиться, подполковник?! Если подозрения на твой счет подтвердятся, сидеть тебе голой задницей на раскаленной сковородке. Погибших товарищей это, конечно, не вернет, но их смерть хотя бы будет отомщена».

Липатов и Метис отошли от фермы, забрав по пути Михельсона. Тот так и лежал в канаве. Замаскировали его неплохо. Найти бедолагу удалось не сразу.