Андрею стало совсем неуютно. Он вовсе не хотел портить только-только начавшие складываться отношения, но комитетчик будто сам напрашивался на конфликт.

Липатов заговорил:

– Ничего такого я не думаю, товарищ капитан. Мозги у меня не съехали, и уходить от вопросов я не собираюсь. Рано или поздно этот разговор все равно состоялся бы.

– Это да, – кивнул комитетчик. – И лучше тебе рассказать все, как есть. О том, что ты из Блока Регионов и что воевал на их стороне.

– Да не так все, товарищ капитан! Постарайтесь набраться терпения и спокойно выслушать меня.

– С гораздо большим спокойствием я сейчас услышал бы вышедшего на связь Коленвала или хотя бы кого-нибудь из своей группы! – упрямо возразил комитетчик. – Раз старшина не отозвался, значит, уехавшие на разборки абреки вот-вот будут здесь, а помощи все нет и нет. Надо уходить. Потом поспрошаю тебя, боец Липатов. И не рассчитывай, что спрос будет простым. Лучше расскажи все. За то, что ты воевал на стороне регионалов, никто тебя гнобить не собирается. По условиям перемирия ни они, ни мы не вправе преследовать кого-либо по политическим убеждениям.

– Хорошо, товарищ капитан. Расскажу все как есть. Пойдемте. Надо и вправду валить отсюда подальше.

Липатов взял под руку капитана, помогая подняться. Подхватил оружие и РД с документами, за которые отдали жизни столько людей.

И они поковыляли прочь от разрушенной, затянутой пылью и дымом, полыхающей фермы.

Разбуженный вышедшим на связь Метисом, генерал Ольховский в домашнем халате сидел в своем рабочем кабинете, устроенном в одной из комнат большой квартиры.

Льющийся через зеленый абажур старинной настольной лампы свет частично рассеивал полумрак кабинета, оставляя на дубовой столешнице яркое пятно.

Ольховский привычно расположился за внушительным столом, прихлебывая из кружечки маленькими глотками горячий кофе. Рядом на подставке в ожидании стояла потемневшая турка, принесенная из кухни. День генерал привык начинать с кофе, хотя врачи неоднократно намекали, что с его давлением увлекаться не стоит. Ольховский понимал справедливость упреков, но изменить ничего не мог. Привычка пить кофе укоренилась в нем с давних лет, еще с лейтенантской молодости. Тогда и с давлением было в порядке, ну и с нервишками тоже. А они что-то в последнее время расшалились. Настроиться на нужный лад помогал ежедневный, продуманный до мелочей ритуал, включавший в себя обязательную утреннюю порцию кофе.

Запах в кабинете стоял изумительный, но рабочего настроя не было.

Что-то шло не так.

Генералу не давало покоя тревожное ощущение.

Поначалу, когда Ольховский только начинал свою карьеру, подобное ощущение объяснялось неопытностью и неумением полностью подчинять себе собственные эмоции. Потом такие ощущения стали приходить реже. А с годами они появлялись лишь тогда, когда обязательно должно было случиться что-то плохое.

Интуиция, скажет кто-то. И будет во многом прав. Настоящая интуиция в работе разведчика – штука редкостная и бывает далеко не у всех. У Ольховского она была. И никогда не подводила. Он не любил это чувство.