Ричард взлетел по ступенькам, улыбаясь.

— Фил не звонил?

— Нет, — сказала она.

— Хорошо. Значит, он придет.

— Когда?

— Через несколько минут, думаю. Он, наверное, долго у нас не пробудет.

— Это действительно похоже на настоящую работу?

— Фил говорит, да.

— Ты знаешь, что это за пьеса?

— Я ничего не знаю кроме того, что им нужен кто-то для подготовки декораций, так почему не ты? — Ричард критически ее осмотрел, улыбаясь. — Ты сегодня выглядишь превосходно. Не нервничай, хорошо? Это всего лишь маленькая труппа в Вилладж, и у тебя, возможно, больше таланта, чем у всех остальных вместе взятых.

Она взяла пальто, которое он бросил на стул, и перевесила его в чулан. Под пальто обнаружился рулон бумаги для набросков, который он принес из художественной школы.

— Нарисовал сегодня что-нибудь великое?

— Да так. Это то, над чем я хочу поработать дома, — небрежно ответил он. — Сегодня у нас была рыженькая модель, знаешь, та, что мне нравится.

Терезе хотелось взглянуть на его набросок, но она понимала, что Ричард наверняка не считает его достойным. Несколько его первых работ были хороши, как тот маяк в синих и черных тонах, что висел над ее кроватью, и который он написал, когда еще служил во флоте и только начинал рисовать. А вот люди у него получались куда хуже, и Тереза сомневалась, что когда-нибудь положение улучшится. Колено его коричневых плотных брюк было замазано пылью от угольного карандаша. Под рубашкой в черно-красную клетку на нем была надета футболка, на ногах — мокасины из оленьей кожи, и от этого его большие ступни выглядели как бесформенные медвежьи лапы. «Он больше смахивает на лесоруба или профессионального спортсмена, — подумалось Терезе, — чем на кого-то еще». Ей легче было представить его с топором в руке, чем с кистью художника. Однажды она видела, как он рубил топором дрова во дворе, на заднем дворе своего дома в Бруклине. Если он не докажет своей семье, что делает какие-то успехи в живописи, то этим летом ему, возможно, придется поработать в бизнесе своего отца и переключиться на заправку газовых баллонов, а также открыть филиал в Лонг-Айленде, чего и добивался от него отец.

— Ты работаешь в эту субботу? — спросила она, все еще опасаясь говорить о работе.

— Надеюсь, что нет. А ты свободна?

И она тут же вспомнила, что нет.

— Я свободна в пятницу, — сказала она смиренно. — В субботу мы работаем допоздна.

Ричард улыбнулся.

— Это заговор.

Он взял ее руки и обернул их вокруг своей талии, его беспокойная ходьба по комнате прекратилась.

— Может быть, воскресенье? Мои родители спрашивали, можешь ли ты прийти на ужин, но нам не придется долго оставаться. Я могу одолжить грузовик, и мы могли бы поехать куда-нибудь во второй половине дня.

— Хорошо.

И ей, и Ричарду нравилось сидеть в кабине большого грузовика, рулить, куда глаза глядят и чувствовать себя свободными, как ветер. Она опустила руки. Она всегда чувствовала себя неловко и глупо, обнимая Ричарда за талию — это было все равно, что стоять и обниматься с деревом.

— Я ведь купила бифштекс на вечер, но у меня его украли в магазине.