— Ты прекрасно выглядишь.
— Зато ты выглядишь как покойник, кем бы и стал, если бы я пришел чуть позже.
— Я хотел… сам не понимаю, чего я хотел. Теперь… теперь я никто, Крис.
— Знаю. — Его голос и взгляд потеплели. Он опустился на кровать рядом со мной. — Знаю, Дарэл.
— Я не думал… Я никогда не думал, что это будет так тяжело. Мне всегда было плевать на них всех… я считал, что мне все равно. А теперь… у меня нет имени, нет семьи, нет друзей. Ничего!
— Твое имя осталось при тебе, семьи рано или поздно лишаются все, а о друзьях я бы не стал на твоем месте говорить столь категорично. По-моему, кое-кто из них сидит сейчас рядом с тобой.
— Кристоф, ты… спасибо!
— Не за что. Ваши дамы придумали для тебя чересчур суровое наказание. Вы, Даханавар, очень… семейные. Родственные связи значат для вас слишком много, гораздо больше, чем для других. Вриколакос в отместку за отлучение загрыз бы кого-нибудь из сородичей и был счастлив. Лигаментиа просто не заметил бы этого, а Вьесчи создал оппозиционную группировку в пику главе клана и добился восстановления прав. Даханавар, как я и пред полагал, впал в депрессию.
— А что сделал бы ты?
— Я? Понятия не имею. Вопрос в другом. Ты жалеешь, что пошел к Ревенанту и потребовал Ритуала?
— Нет. Наверное, я глуп, так считает Фелиция, но, если бы мне пришлось выбирать еще раз между судьбой клана и судьбой Лориана, я бы снова выбрал его. Наверное, я слишком эгоистичен.
Реакция Кристофа была совершенно неожиданной. Он захохотал. Пожалуй, я впервые видел, как он по-настоящему искренне, беззаботно смеется.
— Что? — спросил я хмуро, когда он наконец успокоился.
— Слышал бы ты себя! — сказал он, все еще улыбаясь. — Слишком эгоистичен! Малыш, да это основное, естественное наше состояние. Мы все эгоистичны, подлы и коварны. Ты со своей привязанностью к мальчишке уникален.
— Кристоф, я решил, что… нам больше не нужно встречаться.
— Так… — Улыбка на его лице мгновенно погасла, а глаза стали откровенно злыми. — Это что еще за новости?
— Ты был прав. Я не должен морочить ему голову. Не смотри так! Ты же видишь, я не могу больше защищать его! Я сам беспомощен и слаб. Я не смог уберечь его раньше, а теперь, когда неизвестно кого нужно бояться больше — бывших друзей или врагов…
— Знаешь, Дарэл, — медленно заговорил кадаверциан, и в речи его явственно зазвучал тягучий старофранцузский акцент. — Когда я увидел, как ты привязан к этому подростку, как беспокоишься о нем, когда узнал, что ради человека, ради ребенка, ты готов пожертвовать собой, мной, своим кланом, всем миром, я понял, что для нас еще не все потеряно. Если на всей этой плесени, бледной немощи может вырасти такое глубокое, человеческое чувство… Мы со своей многовековой грызней за власть, интригами и жаждой крови просто ничто перед ним. Если ты боишься за него и за себя, я дам убежище вам обоим.
— Лориан боится приходить к тебе, — сказал я, чувствуя какой-то комок в горле. — Там слишком мрачно.
— Специально для него я переделаю пару комнат, — ответил Кристоф, улыбаясь. — Все равно я собирался делать перестановку.