– И ты говоришь мне это, потому что…

– Потому что знаю, что для тебя ничего не значат союзы с теми, кого ты поклялся убить, и если нужно будет, ты повернешься даже против друзей, когда они станут на твоем пути. Несмотря на обстоятельства, ты попытаешься убить великого сенатора. А я хотел бы, чтобы, воспользовавшись случаем, ты добыл для меня дирижабль. Он мне понадобится в ближайшие годы. Ты же знаешь, что у меня уже есть капитан для него.

Дирижабль прибыл двумя часами позже. Волки завыли, увидев его, а казаки направили в небо два трофейных тяжелых автомата. Все не сводили глаз с корабля, величественно приземляющегося на поляне.

Темный, еще с гербом Якубовского и символами Галицийских железных дорог, но с красным флагом, развевающимся на корме рядом с галицийским флагом, дирижабль опускался рядом с людьми, духами и зверями как пришелец из другого мира – уверенно и спокойно. Целые толпы народу вышли ему навстречу. Только Волка Ветролапа и Мочки нигде не было видно.

– Просто прекрасно, – проворчал Грабинский при виде сходящего по трапу чародея, которого сопровождал одноглазый гном. – Мы сами спешим в лапы врага.

– Ты можешь остаться, – вид Кунтца беспокоил Кутшебу. У гнома были с ним личные счеты. Почему его не расстреляли за проваленную миссию? Разве не такой конец ждал всех, кто подвел Революцию?

Он снова задумался, не лучше ли попытаться сбежать. Они позволили казакам затащить себя прямо в ловушку, и этого факта не отменяли заверения епископа, что их связывали общие цели. Корыцкий был прав, когда говорил, что одно дело – когда сильные мира сего убивают, и совсем другое – когда ввязываются в политику. Каждая новая их цель оказывалась труднее предыдущей. Чтобы убить пятого, ему придется развязать войну?

Всё оружие они должны были отдать казакам, которые очень обрадовались таким подаркам. Епископ благословил трофейные пистолеты и карабины, чтобы они не подводили новых хозяев. Сабли и ножи он не захотел принять – сказал, что белое оружие обладает душой, которая умирает только со смертью владельца. Отобранное силой у живого хозяина, оно будет мстить, как будто наделено собственной волей.

– Узнаешь меня, Океанский? – гнома прямо распирало от мстительной радости. – Не ожидал, негодяй, правда? Ох, я приготовлю тебе место в аду, предатель!

Кунтц приказал заковать всех, включая женщин. Епископ уговаривал Ванду остаться с ним, однако на это не соглашались ни Шулер, ни сама девушка. «Где они, там и я!» – решила она, неизвестно, думая при этом об отце, любимом парне или обо всей компании. Шулер в свою очередь сказал епископу прямо в глаза, что ему не удастся сделать из его дочери монашку и заковать ее в кандалы одной религии. У епископа заблестели глаза; казалось, два бога сейчас начнут проверять, кто из них сильнее, но Ванда не позволила этого. Она встала между ними, обняла их и прошептала что-то, что могло быть и просьбой, а могло и благословением. Что бы она ни сказала, они оба пришли в замешательство и отошли друг от друга.

– Я никого здесь не предавал. – Кутшеба дернулся, когда на него надевали кандалы. Он оглянулся на епископа и плюнул в его сторону.