О трюфелях говорили потом каждый раз, когда к столу подавали неизбежное в этих краях лакомство – трюфельное масло местного изготовления. То хозяин, то хозяйка дома, где гостила Александра, уточняли, что масло изготовлено именно из белых трюфелей, а не из дешевых черных. К слову, сама художница в этом остром и жирном кушанье ничего особенно привлекательного не находила. Впрочем, она никогда не жаловала деликатесы, предпочитая простую пищу, не отягощавшую желудка и не облегчавшую кошелька.
…Вспомнив те давние дни, Александра безотчетно блаженно вздохнула. Конечно, тогда, как и сейчас, ее жизнь не была безоблачной и легкой. Чаще всего торговые операции с антиквариатом не приносили больших барышей, а если удавалось заработать какие-то деньги, они немедленно расходились, растворялись, утекали сквозь пальцы. Художница всегда забывала об ограниченности своих ресурсов и тратила деньги на книги, альбомы, дорогие материалы для реставрации, в самый последний момент вспоминая, что нужно было заткнуть какие-то дыры в хозяйстве.
Впрочем, мансарду, где Александра обитала вот уже тринадцатый год, вряд ли можно было назвать нормальным жилищем, а хозяйство, которое она с горем пополам вела там, – обычным обзаведением. Отсутствие почти всех необходимых удобств компенсировалось символической платой за аренду ветхого жилья. Дом в районе Китай-города предназначался «под снос» и по-прежнему числился на балансе Союза художников.
В нем остался только один жилой подъезд, да и тот постепенно пустел. На первом этаже провалились полы, и из подвала хлынули больше ничем, даже символически, не сдерживаемые крысы. Там они и хозяйничали, «танцуя с чертями гопак», как выражалась домработница скульптора Стаса. Марья Семеновна, экстравагантная старуха, блистала черным юмором, стальными зубами и винтажными костюмами, сооруженными из реквизита, которым пользовались художники. Эта полновластная хозяйка не только третьего этажа, но и всего вымирающего подъезда больше всех сокрушалась о том, что дом оставляют обитатели. Она как будто боялась существования вне этого разваливающегося вороньего гнезда, которое стало опорой и смыслом ее собственной жизни. Марья Семеновна была в отчаянии, когда опустел и второй этаж. На днях его покинул художник Рустам, подыскавший себе более приемлемое помещение. Именно в его бывшей мастерской, ключ от которой Марья Семеновна передала Александре, произошли загадочные и страшные события: сперва убийство адвоката, а затем необъяснимое исчезновение его тела.
Полы в двух квартирах на четвертом этаже давно были в угрожающем состоянии: местами просели, а местами провалились совершенно. Эти мастерские также были покинуты. В мансарде, на пятом этаже, куда приходилось добираться уже по железной лестнице, в огромной единственной комнате, продуваемой сквозняками с пола и с крыши одновременно, до последнего дня ютилась Александра.
«Я обладала очень немногим, почти ничем… Но и это пришлось вдруг бросить, бежать!»
Она отошла от окна и остановилась посреди комнаты, оглядываясь в недоумении, будто впервые видя с давних пор знакомую обстановку. Стеллаж с книгами, шкаф, в котором Александра еще школьницей хранила свою одежду, письменный стол, исцарапанный тоже еще в школе, тахта… Ничего не изменилось, не исчезло и не прибавилось. Только потрепанная, набитая до отказа брезентовая сумка, с которой художница обычно путешествовала, стояла посреди комнаты и выглядела чем-то чужеродным, словно упавший с неба метеорит.