Директор сидел за своим письменным столом, внизу шевелилась овчарка, а за спиной у него вытянулся Козёл. Эрик четко и ясно поздоровался с директором, сдержанно поклонился Козлу и, заложив руки за спину, слегка расставил ноги. Такая позиция, считал он, трудно преодолима для взрослого человека, если он намерен драться. Попробуй, например, дать пощёчину юнцу, который всем своим видом выражает доверие.

«Ты осознаёшь, чем все это может кончиться?» — начал директор.

«Да, директор, — ответил Эрик. — Я полностью отдаю себе отчёт, что в связи с данным инцидентом мне могут снизить отметку по поведению».

«Ну-у и какие выводы тут напрашиваются?»

«Во-первых, если вести себя плохо в отношении учителя, а я, несомненно, так и поступал, какие-то репрессии неизбежны. Во-вторых, время от времени могут, к сожалению, возникать ситуации, когда просто нет выбора».

«Сколько тебе лет, Эрик?»

«Четырнадцать. Четырнадцать с половиной».

Директор сидел молча, уткнув взгляд в поверхность письменного стола, и тёр рукою лоб. Для Эрика осталось тайной, что он думал или чувствовал.

«Ага, — продолжил он спустя немного, — я полагаю, что для начала ты должен извиниться перед учителем Торсоном. Потому что, я думаю, ты уважаешь своего учителя?»

«Нет, директор, не уважаю».

Директор поднял глаза. Он изменился в лице, и жилки на висках, казалось, набухли. Но его голос всё ещё оставался спокойным, когда он продолжил:

«Либо ты возьмёшь свои слова назад, либо объяснишься как следует. И берегись, если у тебя не найдётся приличных аргументов».

«Я предпочитаю объясниться. Говорить об уважении к „учителю“ бессмысленно, потому что это только звание. Стало быть, речь идёт об уважении к человеку, носящему это звание, а в данном случае оно у меня отсутствует. Учитель Торсон считает, что может вколотить в каждого из нас свою дисциплину при помощи линеек и указок. Это не метод обучения музыке. Если он извинится передо мной, я смогу извиниться перед ним, но не иначе».

Директор буквально взвился. Забегав по кабинету, он был великолепен в гневе своем, метал громы и молнии, подобно Зевсу. Из потока обвинений Эрик понял только, что четырнадцатилетний мальчишка вроде него, неспособный заработать себе даже на сладости, не имеет права говорить об уважении или неуважении.

В разгар монолога директор повернулся к Козлу и произнес нечто, и, когда смущённый преподаватель, крадучись, обходными путями, покинул театр военных действий, буря разыгралась с новой силой. Правду говоря, Эрик так и не вник в содержание ора, поскольку сосредоточился на том, чтобы стоять с максимальным спокойствием, не раскачиваясь, не сводя с исполнителя широко открытых глаз, упаси бог, не хихикнуть нервно и так далее. В конце концов, ураган сменился бризом и далее штилем. Громовержец же, прекратив наматывать круги по территории кабинета, отвалился в начальственное кресло.

«Ну, — сказал он и потёр лоб. — Тебе таки будет снижена оценка по поведению. И я хотел бы предупредить: не попадайся ко мне по аналогичной причине ещё раз, понятно?»

«Да, директор, понятно».