Куракин пристукнул ладонью по столу. Он пришел в возбуждение и тяжело дышал. Мысль о том, что где-то безнадзорно лежит «дипломат» с неслыханным, даже по нынешним разбойным временам, богатством, приводила его в неистовство.

– Но почему ты решил, что он вез бриллианты? – спокойно спросил помощник. – Разве не мог тот же Евсеев, сам или с кем-то из секретарей, прикарманить камешки и отправиться в далекие и спокойные края? Кстати, тут он что-то нигде не мелькает!

– Товарищ Евсеев? Прикарманить? – тоном благородного негодования начал Куракин. Но закончил совсем по-другому:

– Конечно, мог! За милую душу! – Он снисходительно улыбнулся. – Но...

Но дело в том, что в предшествующие дни товарищ Евсеев больше ничего в подотчет не получал!

– И что?

– Да то! – взорвался Куракин. – С чем тогда летел Карданов? С чемоданом говна? И почему Евсеев настаивал на его отправлении? Просто чтобы пошутить?

– Логично, – сказал после некоторого раздумья Бачурин. – Логично. Ну и что мы будем с этой логикой делать?

– Для начала поговорим с профессором. Его привезли?

Помощник взглянул на часы.

– Должны.

– Тогда заводи! А сам подожди у себя, чтобы не нарушать доверительности...

За прошедшие годы Брониславский заметно раздался в середине туловища, в таком случае следует шить костюмы на заказ, а он продолжал покупать стандартные, поэтому пиджак туго обтягивал живот, складками обвисал на плечах и балахоном болтался внизу.

– Давно не виделись, Сергей Федорович, – чуть привстал К., протягивая через стол барственно расслабленную руку.

– Да, Михаил Анатольевич, жизнь разводит, – важно прогудел профессор.

Но К, видел, что важность напускная, за ней скрываются растерянность и страх. Доктор прекрасно понимал, что неспроста через столько лет его выдернули из дома и привезли сюда, напоминая о делах, про которые он хотел забыть навсегда.

Постоянные заботы и нечистая совесть старят людей, Брониславский потерял роскошную густую шевелюру, зато приобрел висящие щеки и второй подбородок, что сделало его похожим на старого бульдога. Выпяченная нижняя челюсть и отвисающая губа усиливали сходство.

– У нас с вами возникли проблемы, – сразу перешел к делу К.

Брониславский насторожился.

– При чем здесь я? Я выполнял команды, идущие с самого верха! Я не могу и не хочу за них отвечать!

Облысение его явно травмировало. Он старательно зачесывал волосы с левого виска на правый, эта уловка не могла скрыть тыквенного цвета темени, но выдавала комплекс, владеющий знатоком чужой психики.

– Пока речь об ответственности не идет. Я даже не стану напоминать вам фамилии Пачулина и Горемыкина. Мало ли людей выбрасывается с балконов!

Психиатр побледнел и сник. Теперь с ним можно было работать. Куракин тоже неплохо знал человеческую психологию. Причем его знания носили исключительно прикладной характер.

– Речь пойдет о другом вашем пациенте, – спокойно продолжал человек со звериными ушами. – О Максе Витальевиче Карданове. Вы с ним работали дважды. Первый раз его звали Сережа Лапин, и ему было всего-навсего пять лет...

– И что? У ребенка была постстрессовая депрессия, и я оказал ему помощь... Обычная психокоррекция!