— Ты не в своем уме! — Он попятился, глядя то на Кирнан, то на стены и потолок, которые яростно содрогались и трескались, словно наклевывающееся яйцо. — Думаешь, камень тебя послушается? Черта с два! Ты с ним не сладишь, и никто не сладит!

Она засмеялась, грозя ему пальцем, как учительница воскресной школы — непослушному мальчишке.

— Маловерный! Позор тебе и таким, как ты! Неужели Он мог дать нам орудие, которым нельзя пользоваться? С которым нельзя совладать? Разве похоже, что я с ним не справлюсь?

Она снова развела ладони и медленно возложила их на макушку Бен-бена. Флин, к своему потрясению, заметил, что пульсация постепенно затихла и совсем прекратилась, а сияние камня померкло. Скалы перестали грохотать, тряска улеглась. Все умолкло, застыло. Воцарилась неестественная тишина. Флин огляделся, не в силах поверить глазам.

— Господи! — вырвалось у него. — Как тебе… Боже мой!

Кирнан просияла.

— Я же говорила — Он не даст нам того, чем нельзя воспользоваться. И мы воспользуемся — не сомневайся. С тобой или без тебя. — Она вздохнула, прислонилась лбом к камню и закрыла глаза. — Умолкни пред лицом Господа Бога, — прошептала Кирнан. — Ибо близок день Господень: уже приготовил Господь…

Ее оборвал оглушительный грохот. Святилище отчаянно затряслось, и в тот же миг Бен-бен снова начал пульсировать, только голос его стал резче, сердитее, словно львиный рык. Из глубины камня забил свет, но не радужный, как раньше, а однотонный: ярко-красный, как пылающее горнило, словно все, что происходило раньше — фейерверк, вспышки, золотая аура, — было всего лишь прелюдией, упражнением для разогрева, а теперь наконец Бен-бен открыл свою истинную натуру.

Кирнан распахнула глаза и резко уткнулась лбом в камень. Ее улыбка исчезла, руки вдруг напряглись, как под ударом тока.

— Беги оттуда! — крикнул Флин. — Скорей!

Молли, похоже, не могла отнять ладони от шершавой поверхности. Ее затрясло, глаза начали выпучиваться, а рот до предела разинулся в немом крике так, что, казалось, еще минута — и треснет челюсть. Флин шагнул вперед с намерением помочь, как-то вытащить из стеклянной камеры, но в этот миг щека Кирнан пожелтела и обуглилась, словно лист бумаги над свечой, а потом полыхнула пламенем. Такие же пятна начали проступать у Молли на руках, шее, лбу, голове — они бурели, вспыхивали, расползались по всему телу огненными объятиями, пока вся она не запылала, точно неистовый метеор, в котором едва можно было распознать человека.

От этого жуткого зрелища Флин словно прирос к земле. «Чарли! — раздался слабый крик. — О, мой Чарли!» Вслед за тем из вершины Бен-бена вырвался копьевидный луч света. Он пронзил якобы непроницаемое стекло камеры и выстрелил вверх, через крышу святилища, превращая в пар все на своем пути. В тот же миг Броди очнулся и бросился бежать что было сил.

Процесс уничтожения оазиса ускорился. Скалы зажали платформу с обеих сторон и сплющивали ее; их края нависли над храмом, точно сходящиеся пароходы. Храмовые постройки рушились: колоннады, пилоны и стены шатались, крыши медленно падали лавиной из каменных плит и осколков. Надежды Флина выбраться тем же путем или через какие-нибудь боковые ворота улетучились как дым. Не видя иного пути, археолог помчался в заднюю часть храмового комплекса, молясь, чтобы там оказался еще один запасной выход.