Поезд набирал ход. Сосредоточились партизаны на двух тормозных площадках, и никакому часовому не добраться сюда. Разве что по крышам вагонов, на полном ходу! Да и на крыши уже карабкались партизаны. И страшновато без привычки, да что поделаешь — надо! Народ подобрался не робкого десятка. Зажмуришь глаза и лезешь, словно бы на крышу родной хаты взбираешься. Правда, мчится та хата, не стоит на месте. Но как только поднимешься, уверенней себя чувствуешь и начинаешь ползти в хвост поезда, перепрыгиваешь с вагона на вагон, — ближе к арестантскому пробираешься.

Вот он уж совсем рядом. Через один товарный перемахни — и там ты! А двигаться дальше нельзя. На площадке вагона-тюрьмы ежатся на ветру часовые. Сделай шаг — на пулю наткнешься или под колеса свалишься.

Осторожно спустились партизаны на тормозную площадку товарного вагона. Поезд прибавил ход. Под гору идет легко. Налегают друг на друга вагоны, упираются буферами. И провисают между ними тяжелые крюки-сцепы. В самый раз было бы расцепить их! А когда пойдет поезд на подъем, с ними не управишься, ни за что не расцепишь натянутые крюки.

И приступает Миколка к работе. Перегнувшись через борт тормозной площадки, партизаны держат Миколку за ноги и за полы куцего пиджачишки. Миколка висит над крюками, пытается разомкнуть сцепку. Да не с его силенками на таком ходу поднять тяжелый крюк! Но где недостает силенок, выручает сноровка, сообразительность. И крепко-накрепко схватив крюк обеими руками, кричит Миколка:

— Тащите меня теперь вверх!

Тащат Миколку кверху» а вместе с ним и крюк поднимается. Еще секунда — и отталкивает его Миколка. С грохотом обвисает крюк и лениво раскачивается из стороны в сторону в такт мерному стуку колес. Миколка едва сдерживается, чтобы не заорать «ура!», команда готова в пляс пуститься от такой удачи, да нельзя, не раскричишься — рядом немецкие часовые, в пляс не пустишься — тесна площадка. Да и не время. Передние вагоны все удаляются и удаляются, вот уж и шпалы замелькали, и рельсы засверкали. Замедляет ход товарный с арестантами, поскрипывают тормоза. Партизаны спрыгивают под откос, в кусты прячутся, выжидают, что же дальше будет, как себя немцы поведут.

Проскрежетали колеса в тишине ночи. Остановились вагоны. Только и разглядишь их, если посмотришь из-под откоса: черные силуэты вагонов отчетливо видны на хмуром небе.

Ждут партизаны, притаились.

В арестантском вагоне тихо. Не слышно оттуда ни звука, ни шелоха. Темны окна вагона, даже отсвета свечи не видать.

— Что за ерунда такая? Где же конвой? Почему молчат арестованные? — недоумевали партизаны, окружая вагон.

Вплотную приблизились. Опять тихо. Постучали — нет ответа. Тогда давай партизаны дубасить прикладами в вагонные двери. Вагон молчал. Никаких признаков жизни…

— Буфер давайте сюда! — распорядился Миколка.

Сняли тогда буфер с вагона, начали изо всех сил стучать, бить им в запертые двери. Вот заскрежетало железо. Удар, еще удар — и сорвались с петель тяжелые двери. Разбили и вторые двери, и только после этого ворвались в вагон. И — замерли в недоумении: на лавках лежали связанные по рукам и ногам немецкие солдаты и два офицера. Весь конвой налицо.