— Пускай так, — наконец сказал он. — Но лучше я прочувствую все это на своей шкуре, сам приму решение, чем свихнусь от неизвестности. Я как в клетке, ты что, не видишь?!

Дантист потянулся за сигаретами.

— Она опять пошлет тебя. Ты с обиды нажрешься, набьешь кому-нибудь морду, а потом поедешь к ней извиняться. У тебя уже начала ехать крыша на этой почве. Гунн, очнись! Мне Гаучо как-то охренительную фишку рассказал. Это старая индейская поговорка. Послушай ее внимательно. Она как раз про тебя, хотя я считаю, что эти слова универсальны для любой ситуации. — Он прикурил от зажигалки, блеснувшей хромом. — Лошадь сдохла — слезь с нее. Рубишь тему, Гунн? Если бы люди вникли в суть этого высказывания, то избежали бы многих проблем. Лошадь сдохла, значит, пора слезать. Ты же ни хрена вокруг не видишь, только свое «Я хочу», уговариваешь себя, что еще есть надежда, лупишь лошадь плеткой. Ты говоришь себе: «Я ведь всегда так скакал, что за хрень?» Ты сидишь возле дохлой лошади и уговариваешь ее ожить.

— На что ты намекаешь? — Гунн положил на стол перед Дантистом громадные кулаки.

— Ваши отношения — та самая лошадь. Она уже давно гниет и воняет, только ты этого не видишь. От нее скоро скелет останется, который даже стервятников перестанет интересовать. А ты лежишь с ней в обнимку. Отпусти эту женщину от себя. Поверь, она будет тебе благодарна. Это все. Больше дрючить тебе мозги я не буду.

Лицо Гунна было непроницаемо.

— Ты сказал — я услышал, — заявил он.

Дантист стряхнул пепел и продолжил:

— Теперь что касается того пацана на «Тойоте».

— А что с ним? — насторожился Гунн.

Дантист плеснул в рюмки самогона.

— Ты знаешь наш устав. Тот, кто перешел дорогу члену клуба, наехал на всех нас. Мы вправе спросить с этого человека в полной мере.

— Что тебя напрягает?

— Я против. Он показал, что у него крепкие яйца. Как ты думаешь, много ли в Каменске шлангов, которые не описались бы от страха, окажись на его месте сегодня? Я тебе отвечу — их нет, за исключением, может быть, единиц. Да, этот чувак не Рэмбо. Но если бы он был трусом, то заперся бы в своей колымаге, вызвал бы ментов или полез бы за пушкой, едва мы прижали его к обочине. Нет, он вышел из тачки, один против нас троих. Поэтому лично мое мнение — не трогайте парня. Он заслужил это. К тому же ты ему сам телегу помял камнями.

— Помял? — взвился Гунн. — Этот червяк мне угробил бак!

— Вы квиты. Гунн, спусти пар. Довольно. Мне не нравится, каким ты стал в последнее время.

— Извини, я не стодолларовая купюра, чтобы всем нравиться, — прошипел Гунн. — И потом, не забывай, кто ты.

— Сержант по оружию [4], — спокойно произнес Дантист. — Благодарю, что напомнил мне мое место.

— Такие, как этот хорек, — офисный планктон, — словно не слыша его, продолжал кипятиться Гунн. — Они живут, как амебы. Если каждый облезлый гад сможет безнаказанно плевать на нас, то нам лучше сразу распустить клуб и податься в «Макдоналдс» сортиры драить! У снежных барсов нет врагов там, где они обитают. Ты знаешь об этом.

— Хочешь сказать, что сегодня у тебя здесь появился враг? — спросил Дантист и выпустил дым изо рта.