После того как основательно отреставрированное сердце «заполыхало ровным красным светом», я окончательно убедился в том, что здоровью пациента более ничего не угрожает. На всякий случай обследовал прочие внутренние органы, мимоходом кое-что подправил. Посчитав свою задачу полностью выполненной, я отключил астральное восприятие, с улыбкой взглянул на начавшего оживать господина Гольцмана и с укором произнес:

– Не бережете вы себя, Абрам Аронович. У вас жена, трое детишек, а вы из-за таких мелочей, как потерянные капиталы, переживаете. Аж до инфаркта миокарда себя довели. Негоже, уважаемый…

– Таки десять миллионов, это вам не хухры-мухры! – приходя окончательно в сознание, попытался возразить хитромудро выструганный семит, но, махнув рукой, нехотя признал мою правоту: – А впрочем, может быть, вы и правы – не стоит так волноваться из-за денег. – Абрам Аронович цепко ухватился за мою протянутую руку и, лишь оказавшись на ногах, недоуменно воззрился на меня своими карими глубоко задумчивыми глазами. – Позвольте, молодой человек, выразить вам свою сердечную благодарность!

– Ну что вы, уважаемый, под одним богом ходим, одно небо коптим! Сегодня я вам помог, завтра – вы мне. Так что прощайте, Абрам Аронович и несравненная София Михайловна. – Я собирался, было, уйти, но какой-то задорный чертенок неожиданно дернул меня за язык: – Кстати, Абрам Аронович, по поводу вашего застарелого простатита можете больше не волноваться. Только умоляю, не игнорируйте мудрых советов вашей дражайшей супруги – носите зимой теплые подштанники.

Я развернулся, запихнул руки в карманы плаща и потопал вглубь парка вслед за расходящейся толпой зевак, наблюдавших за процессом реанимации. Люди выглядели откровенно разочарованными, поскольку истинного представления, по мнению большинства, не получилось, даже вмешательство врачей «Скорой помощи» не потребовалось. О если бы они знали, что на самом деле только что произошло на их глазах… Впрочем, любая реклама в теперешнем моем положении человека без определенного места жительства и документов мне ни к чему.

Когда я отошел от оторопевших супругов Гольцман метров на семь, до моего слуха донесся презабавный разговор:

– Абрамчик, кто этот симпатичный юноша и откуда он нас знает?

– Не знаю, Софочка, кто он, имею, конечно, определенные подозрения на этот счет, но вряд ли когда-нибудь решусь их озвучить. Сейчас мы с тобой вернемся домой, ты приготовишь свой фирменный форшмак, а вечером мы выпьем вина, уложим детей в постельку и тогда я отчебучу такое, чего моя больная простата не позволяла отчебучивать вот уже как лет пять, не меньше. И плевать на те десять миллионов, что увели у нас из-под носа эти вонючие шлимазлы Мойша и Беня – заработаем больше, лишь бы здоровье позволяло…

Какое-то время я бродил по тропинкам парка без какой-либо определенной цели. В рабочие часы здесь было не так многолюдно, как в выходные дни или по вечерам. Наконец, в самой глухой и неухоженной его части, неподалеку от крутого обрыва я набрел на никем не занятую скамейку. Со всем возможным комфортом устроился на ней, закурил, снял темные очки, подставил лицо под ласковые лучи весеннего солнышка. Задумался.