Возможно же это лишь при одном условии: в то время как одно лицо приобретает, словно вещь, другое, это другое лицо в свою очередь приобретает первое; ведь только так оно снова обретает себя и восстанавливает свою личность.[697]
В том, что партнеры состоят в долгом общении на основе взаимности, т. е. встречаются не для «однократного наслаждения», Кант видит превращение супружеского сожительства, «copula carnalis», в нравственное:
Приобретение супруги или супруга происходит, следовательно, не facto (путем сожительства) без предшествующего договора и не pacto (по одному лишь брачному договору без последующего сожительства), а исключительно lege, т. е. как правовое следствие из обязательства вступить в половую связь не иначе как посредством взаимного владения лицами, которое осуществляется лишь через такое же взаимное пользование их половыми свойствами.[698]
Антропологический интерес представляет для Канта не моральность, которую он приписывает брачному половому общению, а лежащее в ее основе понимание человека как двойственного существа, которое состоит в половом общении либо по закону, либо «по чисто животной природе»[699] и, следовательно, состоит из двух частей — животного и разума. То, что платоновский Аристофан изображает в мифе как потребность в дополнении со стороны бытия-женщины и бытия-мужчины, у Канта рассматривается как непостоянная страсть («vaga libido»[700]).
Можно страстно спорить с кантовским определением брака, ссылаясь на то, что оно находится в «Метафизике нравов» в разделе учения о праве, а не в разделе учения о добродетели, можно также утверждать далее, что объятия никак не могут быть превращением-в-вещь одного партнера другим, тем не менее это никак не меняет того обстоятельства, что это сомнительное определение есть следствие предварительного философского решения, благодаря которому оно формулируется и от которого оно существует независимо. Самое главное в этом предварительном решении состоит в выявлении дизъюнктивности отношения природы и свободы, в которое вовлечены мы сами и из которого не знаем, как выпутаться. Природа, говорит Кант, есть сущность явлений неизвестного нам сущего, и этого для современного научного понимания вполне достаточно. Эти явления существуют при условии возможности познания. Человек, познающий себя как часть природы, убеждается, что он может распознать свою собственную сущность только в самой-по-себе свободе как самоцели. Поскольку природа в совокупности представляет собой явление, то и его собственная телесность — это тоже явление. Тело вместе с тем есть вещь. И только лицо есть цель сама по себе и как таковое — предмет внимания и наделения достоинством. Поэтому то, что не является лицом, обладает лишь «относительной ценностью», оно сохраняет себя только благодаря связи с «целью самой по себе» и является «вещью».[701] Поэтому для Канта собственное тело уже давно не было «агрегатом», как для Декарта, и он отличал его в то же время от всех других внешних вещей. Лицо не вправе распоряжаться телом так же, как другими вещами и приобретение его происходит согласно «вещно-личному праву». Кант никогда не защищал того представления, что тело и душа не составляют целостной взаимопринадлежности, нет, только для него осталось непонятным, как же следует мыслить эту целостность в его различии и взаимопринадлежности.