Я забежала в вестибюль и понеслась прямиком в уборную, чтобы привести себя в порядок. Но уже знакомый девичий смех за дверью женского туалета меня остановил.

— Какая же она стремная! — Сказал кто-то. — И не стыдно в бабушкином плаще в универ ходить? Фу!

— Курица мокрая!

«Не хочу. Не хочу сталкиваться с ними, встречаться взглядами, знать, что они болтают про меня». Развернулась и побежала в раздевалку.

— Возьмите, пожалуйста. — Протянула старушке-гардеробщице мокрый насквозь плащ.

Потоки студентов расходились прочь, подтягивались ближе к аудиториям. В коридоре становилось спокойнее, и я была рада, что на меня не глазеют.

— Ох, что это с твоей одеждой, деточка? — Бабулька наградила меня испытующим взглядом.

— Так. Промокла. — Вздохнула я, пытаясь пригладить непослушные волосы.

Мои кудряшки в обычные дни жили своей жизнью и с моим мнением не считались, а сегодня, напитавшись дождевой водой, так и вовсе — торчали в разные стороны. Безобразие. Кошмар. Просто ужас.

— Так с него же вода течет! — Старушка нахмурилась. Подалась вперед, наклоняясь на стойку, оглядела меня с головы до ног и поспешила отворить дверцу, пропуская внутрь. — Так, милая, давай-ка проходи.

— Нет, мне…

— Проходи скорей. — Втянула меня за руку.

— Но…

— Ничего не хочу слышать. Ты ж вся мокрая! Гляди, аж колготки сырые. И платье. Свят-свят! — Запричитала она, подталкивая меня под локоть. — Простынешь ведь! Идем, у меня здесь обогреватель. В миг высушим тебя.

— Не могу я. — Попыталась сбежать, но не вышло, старушка уже преградила мне дорогу. — Мне на занятия надо.

Она забрала из моих рук разбитые очки и покачала головой:

— Вижу я, как ты со своими учебниками вечно носишься. Второй год уже: от библиотеки и обратно, туда-сюда, туда-сюда. То чертежи у тебя подмышкой, то папки с работами. Лучше б ты в столовку так быстрее всех чесала и пирожки там грызла вместо карандашей, вон тощая какая стала!

— Откуда вы… — Вздохнула. — Я думала, что я неприметная… — Подталкиваемая ее цепкими морщинистыми руками, буквально рухнула на стул.

— Ну, оно может и так. — Старушка живенько и совсем по-молодецки ухватилась за громоздкий радиатор и придвинула его к моим ногам. — Но от моего глаза ничего не скроется. Каждый день на вас смотрю, на студентов. — Гардеробщица бесцеремонно ухватилась за мои коленки и подтянула их ближе к радиатору. — Одни красятся, как пугало, и хвалятся своими километровыми ногтями подружкам. Потому что им хвалиться больше нечем. Другие пычкать за угол каждую переменку бегают: «Дай куртку, на куртку, дай снова, забери обратно». Но ладно хоть, ума хватает одеться, а то давно бы остатки мозгов простудили!

Я всхлипнула и провела ладонями по сырым колготкам.

— Лучше б я красилась. — Посмотрела с сожалением на разбитые очки в руках старушки. — Тогда бы меня не называли страшилой.

— Кто страшила? Ты? — Она быстро-быстро захлопала белесыми ресницами. — Да я такой красавицы давно не видывала, честное слово! Нашла кого слушать, лучше меня послушай, чем этих куриц размалеванных: люди не обязаны выглядеть так, чтобы им нравилось.