– Проект признали неудачным и закрыли без лишнего шума. В то время мы как раз оказались на острие наступления, и славный генерал Харрис, отвечавший за эксперимент, решил, что солдаты Империи слишком близко и высок риск потери разработок и попадания их в руки врага. Уничтожение ценных материалов начали с нас. Семь выживших к тому времени опытных «образцов» застрелили во время сна. Я уцелел лишь потому, что меня донимали галлюцинации и я решил выйти подышать свежим воздухом. Разминулся с патрулем буквально на минуту. Стоял наблюдал, как вспыхивает горизонт из-за артиллерийских разрывов, когда началась пальба в палатках.

– Тебя не заметили?

Я нехорошо усмехнулся:

– О… Они не успели. Я довольно быстро соображаю, так что… Пфф!

Руками я изобразил взрыв огненного шара, и она меня поняла. В ту ночь я спалил весь наш мерзкий лагерь с лабораторией и палачами, довольно близко встав к грани, за которой меня ждала тень.

– Я бы поступила так же, – твердо сказала Мюр. – Подло убивать тех, кто пожертвовал всем ради победы.

– Ну, я не сомневаюсь в правильности своих действий. Тогда я был молод, испуган и, несмотря на войну, очень хотел жить.

– Тебя не искали?

– Среди головешек и пепла? Нет. О проекте «Созерцатель» к тому времени уже знали в министерстве и даже у искиров, как я понял недавно, но списка участников или же не было, как я тебе сказал, или его уничтожили. Пожар в ту ночь случился такой, что они, видно, решили: кто-то из свихнувшихся спалил весь цирк дотла и выживших нет.

– Ты так считаешь?

– У меня осталось мое имя. После войны я вернулся домой. Прошло двенадцать лет. Если бы они знали, кто я, – давно бы наведались в гости. За что генералу Харрису стоит отдать должное, так это за то, что он не публиковал наши имена на первой полосе «Зеркал». Итан Шелби просто оказался среди сотен отступающих солдат, а затем попал в новый полк и сразу отправился в бой. Прямиком до Компьерского леса. Тогда царил форменный бардак, и отдельная солдатская жизнь мало кого беспокоила. Мы дохли ежедневно, нас и запомнить-то было невозможно со всеми ранеными, пополнением, дезертирством и перебросками. Я не прятался, а те, кто мог обо мне рассказать, остались где-то на пепелище. Надо было просто не привлекать к себе внимания и делать то, зачем я пошел в армию. Вот так со мной остался ингениум, и теперь ты понимаешь, почему я не спешу им пользоваться.

– Мне было четыре года, когда началась война, и я мало что помню, но видела, как искиры захватили мой город. Помню солдат, которые возвращались после боев. Война покалечила столько людей. Тебя, Кроуфорда, Вилли, моего отца, даже Панайоту… – Мюр прервалась, когда я поднял руку:

– Тихо. Мы не одни.

По слабо освещенной набережной Новой земли быстро шагала высокая женщина.

– Это ко мне.

Когда она подошла, я понял, что мое первое впечатление о ее росте оказалось ошибочным. Не высокая. А очень высокая. На дюйм выше, чем я[110]. А это, признаюсь честно, большая редкость.

Она не была массивным гигантом, но и не походила на нескладного аиста. В ней была та легкость, что присуща людям, способным прекрасно контролировать свое тело.