Это показалось мне комичным. Толстый инспектор оказался настолько простодушным и искренним, что действительно не пытался укрыть от моего любопытства важных сведений. А я всерьез подозревал его в том, что он нагло врет и нарочно вуалирует истину, чтобы оставаться на темной стороне Континента. Однако, если городскую власть охватила истерия, и они послали Барри сюда за мной в надежде, что я знаю то, чего не знают они… то дела на материке совсем плохи.

– А что насчет старухи? У нее украли мальчика, он тоже был в списке пропавших без вести. Она говорила, что растила его одна.

– Я… Я не знаю никакой старухи, Том…

– Она худая, седые волосы, загар как у Хереса, – я небрежно махнул рукой в сторону моряка.

– Я лично беседовал со всеми пострадавшими семьями, Том. Мы проводили допросы, собирали сведения о детях, фотографии… Все четыре мальчика воспитывались родными матерями, в деле нет ничего подобного, – растерянно проговорил толстяк, а потом внезапно добавил: – Может быть, ты опять… Ну, ты понимаешь…

– Что, Барри? Опять что? – холодно оборвал я его.

Седой громила молча вникал в наш диалог, но интуитивно почувствовав неладное, внезапно подал голос:

– Так зачем вы здесь?

Барри на мгновение смутился, а затем поправил ворот своей рубашки, врезавшийся в его толстую шею:

– Да… Да, мы прибыли за помощью. Если ты успел что-то выяснить, Том… Это было бы очень кстати. Знаешь, на нас очень сильно давят. Мы все не испытываем счастья от правовой системы Континента, но…

Я понял, к чему он клонит. Если не считать приспешников Единого правительства, торговых компаний и участников конгресса, а также непосредственно самой верхушки власти, никто не приходил в восторг от необходимости обслуживать эту жесткую систему. Даже полицейские не слишком жаловали законы Континента, хотя и были вынуждены с ними соглашаться.

– Но здесь речь идет уже не о политических предпочтениях и даже не о наших личных убеждениях. Сейчас на кону невинные дети, и нам необходимо действовать сообща. Иначе мы обречены на провал, – закончил следователь.

Я бросил короткий взгляд на капитана. Тот продолжал неподвижно сидеть на кровати, словно свинцовое изваяние, напряженно вслушиваясь в нашу беседу.

– Ты слышал, Херес? Мы теперь – их последняя надежда.

– Меня зовут Мегрисс, – бросил моряк. – Пока мы плыли сюда, пропал еще один ребенок.

Барри удивленно вытаращил круглые темные глаза и повернулся всем своим грузным торсом к капитану:

– Пропал ребенок? Кто же?

– Юнга. Мальчик, которого Херес подобрал из жалости, – ответил я вместо моряка.

Лицо инспектора стало одновременно смущенным и озадаченным. Он почесал мясистый подбородок, неловко потоптался на месте, а затем проговорил:

– Мы можем внести его имя и приметы в базу данных поиска… Если, конечно…

– Барри хочет сказать, что если у мальчишки не было документов, то заниматься его пропажей никто не собирается. Континент признает существование лишь тех людей, которые числятся в его списках и исправно платят налоги, – вмешался я.

Седовласый капитан ничего не ответил. Он мрачно поглядел на толстого следователя, откинув со лба длинную прядь волос, а затем демонстративно повернул голову в противоположную сторону. Думаю, он и не рассчитывал на то, что исчезновением юнги станут заниматься так же усердно, как пропажей двухгодовалого сына губернатора. Но услышать подтверждение своих невеселых догадок всегда неприятно.