— Я решительно не желаю знать, милостивый государь, — обратилась мать-настоятельница к господину Таррантулу, — что вы здесь делаете. Я хочу только одного — чтобы вы взяли этот ваш сачок и этих ваших чумазых хулиганов и покинули это помещение. Немедля.

— Конечно, мэм…

Господин Таррантул съежился. Обезьянье лицо перекосила виноватая гримаса. На мгновение даже показалось, что он послушается и уйдет. Но маленькая ошарашенная старая душа, с несчастным видом зависшая под самым потолком, внезапно решила искать спасения у матери-настоятельницы. Она штопором метнулась вниз и очутилась на огромном белом чепце — и там и осталась, трепеща на накрахмаленной верхушке. Господин Таррантул уставился на нее круглыми обезьяньими глазами.

— Вон, милостивый государь, — прогудела мать-настоятельница.

Лицо господина Таррантула сморщилось.

Мур услышал, как тот шепчет:

— Ну что ж, хотя бы одна…

И он снова сделал такое движение, словно что-то бросал.

— Застынь! — каркнул он. Мать-настоятельница сразу стала прямой и неподвижной, как статуя. Младенцы снова завопили.

— Отлично, — сказал господин Таррантул. — Никогда не выносил монашек. Набожные ханжи.

И он привстал на цыпочки, чтобы поймать в сачок усевшуюся на крахмальной верхушке душу. Но чепец матери-настоятельницы оказался слишком высок. Когда господин Таррантул задел его сачком, убор затрясся, мать-настоятельница пошатнулась, и душа, вместо того чтобы оказаться в сачке, слетела вбок, прямо в колыбельку с близнецами. Оба как раз разорались во всю мочь.

Мур с радостью увидел, как душа скрылась в одном из ротиков, но не заметил, в каком именно, потому что господин Таррантул сердито отпихнул его и попытался отцепить колыбельку от кровати.

— Хотя бы эта! — выкрикнул он. — Все придется начать сначала, но пусть будет хотя бы одна!

— Вот еще! — возмутилась мамаша близнецов.

Она выбралась из постели и стала надвигаться на господина Таррантула. Она была огромная. Могучие руки, казалось, вспахали немало полей, замесили тонны теста и отжали горы белья, вследствие чего стали сильнее, чем руки большинства мужчин. Все остальное скрывала просторная белая сорочка с оборкой вокруг ворота, а над оборкой оказалось неожиданно миловидное и очень решительное личико.

Мур окинул ее взглядом и, когда она шествовала мимо, предупредительно сунул ей в руку свой сачок. Она благодарно кивнула и словно бы машинально повернула сачок наоборот, взявшись за него около сетки.

— Отпустите эту колыбельку, — раздельно произнесла она, — а не то пожалеете!

Господин Таррантул поспешно подвесил колыбельку обратно к кровати и отскочил.

— Будем же благоразумны, сударыня, — пролепетал он непереносимо склизким и угодливым голосом. — У вас тут два прелестных младенца. Что, если я дам вам золотой за пару?

— В жизни не слышала ничего более омерзительного! — сказала огромная дама и взмахнула черенком сачка, держа его обеими руками.

Господин Таррантул только успел взвыть «Два золотых!», как черенок сачка стукнулся о его голову со свистом и хрустом. Шляпа господина Таррантула свалилась, обнажив иссохшую бурую лысину, и он с криком отпрянул, пошатнулся и рухнул на мать-настоятельницу. Мур и Тонино едва успели подпереть ее и не дать свалиться, а господин Таррантул с воем соскользнул на пол, цепляясь за ее рясу.