И все-таки самого страшного, по убеждению Гонты, пока не случилось и вряд ли свершится в ближайшем будущем.

Мозги не отшибли.

Избитый до полусмерти человек не всегда сможет встать. Тем более – не сорвется бежать вот так, с места. В подобном состоянии никто не способен активно сопротивляться палачам. Даже не всякий сможет подняться, чтобы помочиться. Потому нужно готовиться к тому, что ходить придется под себя, не слишком стыдясь этого. Да, надо признать: сейчас Гонта не мог ничего делать.

Но он мыслит, значит – существует.

Стиснув зубы, постанывая в такт неловким движениям, Дмитрий отодвинулся от лужицы собственной крови еще дальше, подобрался к стене. Оперся плечом, глубоко вдохнул, скрипнув зубами, когда выдох отдался болью сломанных ребер. Помогая себе руками, матерясь сквозь зубы и подстегивая себя этими же словами, осторожно, с третьей попытки сел, опершись спиной о стену. Выровнял дыхание, словно закончил весомый кусок физически тяжелой работы, замер, медленно и постепенно привыкая к боли.

Она впрямь немного стихла. Способность думать, кажется, вернулась окончательно. И хотя мысли хаотично роились, собирать их в единое целое необходимости не было. Ведь вертелись они вокруг одного: что делать ему, Дмитрию Гонте, в ближайшем будущем для того, чтобы уцелеть.

Смерти не хотелось. Разведчик, всякий раз уходивший за линию фронта, как в последний путь, и по возвращении возносивший хвалу своей воинской удаче, не собирался умирать. Точнее – подыхать вот так, после войны. Причем не пойми за что. Его уже обвинили в измене, Коваль запросто это докажет. А самое поганое: Дмитрий понятия не имел, как оправдать себя.

Пожалуй, даже сильнее, чем свое нынешнее унижение и боль, майор переживал острое чувство беспомощности. Да, прочтя документы, в которые Коваль практически ткнул его лицом, Гонта, имевший опыт милиционера, многократно помноженный на опыт разведчика, сложил картинку моментально. Но легче не стало. Наоборот, только в тот момент до Дмитрия дошло, насколько угроза, нависшая над маршалом Жуковым по воле МГБ, читай – по прямому приказу Лаврентия Берии, реальнее и сильнее обвинений в мародерстве, нескромности, личном обогащении и даже откровенном грабеже.

Вот о чем он подумал тогда.

Однако теперь, после всего, что уже случилось, Гонта вновь собрался с мыслями настолько, насколько позволяло положение. Еще раз, пусть даже через ноющую боль, Дмитрий прокачал ситуацию. И сложилось несколько выводов, которые пока делали его положение не таким уж трагически необратимым.

Вывод первый: Григорий Ржавский, без всяких допущений, догадался, что везли в том третьем, лишнем вагоне. К тому же ни сам Ржавый, ни майор, а значит – никто в штабе Киевского военного округа понятия не имел, что вагон этот – лишний. Скорее всего, Ржавый вообще ничего не допускал, не утруждая себя подобными глупостями. Другой на его месте бросил бы добычу. Даже поняв, какая рыба попалась в сети. Но к чему она, если ее нельзя продать через барыг или обменять на что-нибудь материальное? Более того – груз не пытались бы уничтожить.