— Валь, — снова позвал Збруев.

— Ну что?

Збруев подумал:

— Дай… папиросы.

Валентина пригрозила Збруеву пальцем и, пробегая мимо него, бросила пачку и спички.

— Натощак курить вредно, — сказал Збруев. — Молочка бы, что ли, дала…

— Ох и хитрый! — засмеялась Валентина.

Она налила молока в кружку, поставила ее на деревянную лопату для хлебов — и протянула Збруеву.

— На тебе молочка!

Збруев мгновенно схватил лопату за другой конец.

— Отдай! — закричала Валентина.

— Не отдам!

— Мне нужно, — хохотала Валентина.

— И мне нужно.

Перехватив лопату, Збруев притянул к себе Валентину. Валентина, смеясь, отбивалась. Все замешалось в барахтающемся комке: лопата, руки Збруева, ноги Валентины, ее волосы, подушка — и изумленный кот.

Валентина, тяжело дыша, раскрасневшаяся, поднялась, шлепнула Збруева по спине, и оправляя платье, пошла обратно на кухню.

Збруев снова вытянулся на кровати.

— Валь, а ведь как хорошо, что мы с тобой нашли друг друга, правда?

— Правда… — счастливо улыбнулась Валентина у плиты.

Збруев появился на кухне, натягивая гимнастерку. Сел на лавку.

— Я тебе вчера немножко неверно рассказывал… Волновался. Генерала-то как такового не было. Артистка — была… потом я заехал к одной ткачихе в Краснопрядск, и еще к комсомольскому работнику, у вас тут, в Верхнегорске…

Валентина слушала не оборачиваясь.

— Это что же, у тебя вроде — смотр происходит?

— В каком смысле?.. Да что ты, Валюша!..

— Ну вот, — тихо сказала Валентина, — еще одну посмотрел и можешь ехать дальше…

Збруев вскочил с лавки, развернул Валентину к себе лицом и заговорил убедительно и радостно:

— Ты думаешь, у меня с ними что-то было? Ничего не было! Да ты сама подумай — если бы было что-то стоящее, неужели бы я к тебе сюда, за тыщи километров поперся?!

И по лицу Валентины сразу понял, что с радости ляпнул что-то непоправимое.

— Ой… Валь, да не слушай ты меня, дурака! Мало ли что язык… ну пошутил я… Мы же свои люди! А?.. Валюша!

Но было поздно.

Не ответив, Валентина вышла из комнаты — и вернулась с чемоданом Збруева. Открыла его — и стала бросать туда збруевские пожитки: зеркало, бритвенный прибор, сапожную щетку.

— Ты что это, Валь? — насторожился Збруев.

— Одевайся! — сказала Валентина. — Живее. Ну!

Збруев, не спуская с нее глаз, послушно натянул штаны.

Валентина защелкнула чемодан — и поставила перед Збруевым.

— А теперь — иди отсюда!

— Как?..

— Вот так. Как пришел!

— Валь… — заморгал Збруев. — Да как же это… после всего!.. Я же тебя люблю!

— А я — нет! Думаешь, раз письма писала — значит, уж и люблю? Посиди-ка здесь вечерами — самому черту станешь писать!

— Опять одна останешься? — в отчаянии произнес Збруев. — А я все-таки мужчина… по-хозяйству…

— Не привыкать. За покос — спасибо. А теперь — кругом, марш!

И столько было в ее глазах непреклонной решимости, что Збруев сник, взял чемодан, сунул ноги в сапоги — и поплелся вон из дома.

— Постой! — догнала его Валентина на крыльце. — На вот… — она протянула Збруеву кулек с яйцами и хлебом.

— Валюша… — неуверенно начал Збруев. — А может, еще все наладится, а?

Валентина закрыла дверь.

Она медленно прошла в кухню, опустилась на табурет и застыла неподвижно, точно окаменев.