— Задание… — выдохнул Петька. — Я был на задании…

— Задание? — Женька сморгнула. — Ты знал?

Петька молчал.

— Ты знал в сорок первом? Ты… ты знал и молчал?!

— Я не мог. Я и здесь не должен быть… я до сих на работе… в Германии.

Женька уже пришла в себя. Отшвырнув смятую в пальцах папиросину, потянулась за следующей, прикурила. Молчание было тяжелым, влажным и крохким, как старый ракушняк мельницких дворов. Наконец не выдержала:

— Да, конечно… я понимаю… Ты не мог иначе… А здесь какими судьбами?

— Вольница. Появилась возможность — первая, и я приехал.

— Насовсем?

— Нет. Завтра уеду. Я и так все протоколы нарушил.

— Детей хочешь увидеть?

— Я уже видел. Я три дня в Одессе. Брожу тут… неподалеку… У мамы был… на кладбище… Спасибо тебе…

— Да я при чем? М-м, а внучку свою?

— Людочку? Да, чудесная девочка.

— Ну да, ну да… забыла, кто ты у нас. Точнее, у них…

— Ну что ты… Ты такая же красивая. И дерзкая.

— А ты такой же болван… Ну зачем ты приехал?! Зачем?…

— Я не мог. Я об этом думал все четырнадцать лет. Представлял. Потом уже и представить не мог… Просто жил. Держался за надежду. За ту фразу свою на вокзале: «Не в последний раз…»

— Я так ждала… я всегда знала, что ты живой, что ты не можешь уме… уйти… Петя…

Женька резко развернулась к нему и уставилась в глаза:

— Петр Иванович, а-а… семья у тебя там… там есть?

— Есть, — просто ответил Петька. — Жена и сын. Так было положено.

— Все понятно. — Женька отшвырнула папиросу. Встала и отряхнула плащ. — Всего доброго, товарищ Косько. Спасибо за официальный визит.

— Женя… Женя, ну как ты не понимаешь? Я не мог иначе! Просто не мог! Это приказ! Это Родина. Прости, я нарушил обещание. Но не по своей воле. Я ваши жизни защищал. Я…

— Наши жизни?! Наши?! — задохнулась Женька. — Я из Одессы не уехала! Жена чекиста! Ты понимаешь, что меня чудом не расстреляли. Как еврейку! Или ты не в курсе? А что дочь твою чуть не изнасиловали? Про себя я вообще молчу! А что мы жрали в оккупации? И за что добывали эту еду? Не докладывали тебе товарищи?! А как пенсию на пропавшего без вести я выгрызала по всем конторам, чтобы детей и мать твою прокормить?! Кого ты защищал? Свою шкуру? Да тебе просто нравилась твоя жизнь!

— Неправда, — выдохнул Петька, — неправда, но я тебя понимаю. — Он не мигая уставился куда-то за деревья своим прозрачным виноградным взглядом, медленно процедил: — Всегда боялся, что ты не сможешь принять… понять.

— А я не понимаю! Война закончилась одиннадцать лет назад. Одиннадцать! И за одиннадцать лет ты не смог никак намекнуть, что жив? Я не верю, Косько. Просто не верю, что за столько лет у тебя не было ни единой возможности. Скучаешь? Возможно. Но мы так — отработанный материал, зола. Продолжай скучать с другой семьей!

— За плинтусом в нашей спальне есть гильза. В ней координаты — там схрон довоенный в катакомбе. Найдешь, там хватит на тебя и на детей.

— Мне ничего от тебя не надо.

Петька рывком прижал Женю к себе и прислонился лбом к ее щеке. Она окаменела и сцепила губы, не отвечая, не обмякая, не реагируя. Отвела голову в сторону.

— Прости…