"И когда я покупаю что-нибудь, — спросил Сократ, — если продает человек моложе тридцати лет, тоже не надо спрашивать, за сколько он продает?"

"О подобных вещах можно, — отвечал Харикл, — но ты, Сократ, по большей части спрашиваешь о том, что знаешь; так вот, об этом не спрашивай".

"Так, и не должен я отвечать, — сказал Сократ, — если меня спросил молодой человек о чем-нибудь мне известном, например, где живет Харикл или где находится Критий?"

"О подобных вещах можно", — отвечал Харикл.

Тут Критий сказал: "Нет, тебе придется, Сократ, отказаться от этих сапожников, плотников, кузнецов: думаю, они совсем уж истрепались оттого, что вечно они у тебя на языке".

"Значит, — отвечал Сократ, — и оттого, что следует за ними — от справедливости, благочестия и всего подобного?"

"Да, клянусь Зевсом, — сказал Харикл, — и от пастухов; а то смотри, как бы и тебе не уменьшить числа коров".

Тут-то и стало ясно, что им сообщили рассуждение о коровах и что они сердились за него на Сократа.

Итак, какого рода было знакомство Крития с Сократом и в каких отношениях они были друг с другом, сейчас сказано. Но я вижу, что никто не может ничему научиться у человека, который не нравится. А Критий и Алкивиад все время, пока были в общении с Сократом, были в общении с ним не потому, чтобы он им нравился, а потому, что они с самого начала поставили себе целью стоять во главе государства. Еще когда они были с Сократом, они ни с кем так охотно не стремились беседовать, как с политиками. Так, говорят, Алкивиад, когда ему не было еще двадцати лет, вел такую беседу о законах с опекуном своим Периклом, стоявшим тогда во главе государства:

"Скажи мне, Перикл, — начал Алкивиад, — мог ли бы ты объяснить мне, что такое закон?"

"Конечно", — отвечал Перикл.

"Так объясни мне, ради богов, — сказал Алкивиад, — когда я слышу похвалы некоторым за их уважение к закону, я думаю, что такую похвалу едва ли имеет право получить тот, кто не знает, что такое закон".

"Ты хочешь узнать, Алкивиад, что такое закон, — отвечал Перикл. — Твое желание совсем не трудно исполнить. Первый встречный скажет: законы — это все то, что большинство примет и напишет с указанием, что следует делать и чего не следует".

"Какою же мыслью при этом руководствуются — хорошее следует делать или дурное?"

"Хорошее, клянусь Зевсом, мой мальчик, — отвечал Перикл. — Конечно, не дурное".

"А если не большинство, но, как бывает в олигархиях, немногие соберутся и напишут, что следует делать, — это что?"

"Все, — отвечал Перикл, — что напишет властвующий, обсудив, что следует делать, называется законом".

"Так если и тиран, властвующий в государстве, напишет гражданам, что следует делать, и это закон?"

"Да, — отвечал Перикл, — все, что пишет тиран, пока власть в его руках, это есть закон".

"А насилие и беззаконие, — спросил Алкивиад, — что такое, Перикл? Не то ли, когда сильный заставляет слабого не убеждением, а силой делать, что ему вздумается?"

"Мне кажется, да" — сказал Перикл.

"Значит, и все, что тиран пишет, не убеждением, а силой заставляя граждан делать, есть беззаконие?"