— Идите скорее ужинать! — позвала Люба туристов. Забренчали миски и кружки, забулькал теперь уже чайник, чтобы щедро напоить усталых туристов тонизирующим ароматным чаем; впрочем, довольно дрянным. Ложки скребли о донца мисок, Рая едва успевала раздавать добавку, опасаясь, что угощенья может не хватить. Щеки туристов порозовели, глаза заблестели, от согревшихся тел валил пар; сохла влажная от снега и пота одежда. Палатка успокоительно высилась неподалеку, словно настоящий дом, полный уюта и умиротворения. Постепенно все разговорились, вспоминая тяготы сегодняшнего дня; слово за слово, и переход через перевал с последующим вынужденным возвращением стал казаться преодоленным препятствием, опасным, но увлекательным приключением, в котором все показали себя с самой лучшей стороны. Юра стал изображать неловкого Женю, Руслан смеялся и комично кривлялся, уверяя, что именно так, раскорячившись, изогнувшись, перебирался через скалы Феликс Коротич, с каменным выражением лица, с полуоткрытым ртом… Студенты вскоре уже вместе хохотали, чуть поддевая друг друга; взрывы смеха то и дело нарушали царившую вокруг тишину. Страхи исчезли, тревоги убрались подальше, осталась веселая студенческая компания.

Студенты набились в палатку, где решили еще выпить чаю и окончательно согреться. За импровизированной ширмой из одеяла парни меняли одежду, скидывали промокшие, пропотевшие вещи, воздух пропитался густым запахом пота, к которому, впрочем, все давно привыкли. Девушки уже почти переоделись, теперь они готовили обувь к просушке; завтра решили возвращаться старой дорогой, ни на день больше не оставаясь в этих опасных местах. Руслан доедал последний бутерброд с грудинкой; шкурки от уже съеденных кусочков валялись на одеяле, Семихатко неохота было встать и выбросить объедки. У входа в палатку курили Егор Дятлов и Степан Зверев, вскоре по нужде выскочил из уютного брезентового дома Феликс Коротич. Он был почти раздет, в одной рубашке. Степан хотел было сделать парню замечание, но промолчал, только укоризненно покачал головой; на морозе легко было простудиться. Впрочем, ни сил, ни настроения ругать студента у Степана просто не было. Он хотел досмолить окурок и пойти отдыхать, поспать часа два-три, чтобы потом бдительно охранять лагерь всю ночь напролет. Было уже совсем темно, костер ярко выделялся на фоне синего мрака, подступавшего отовсюду. Егор размышлял о том, что он запишет сейчас в свой дневник, подумывал и о ружье, из которого пока так и не довелось пострелять. Нужно будет завтра все же попробовать поохотиться, подбить хотя бы куропатку или зайца, чтобы приготовить настоящее жаркое! Егор как-то охладел к Любе, девушка отдавала такое явное предпочтение Юре Славеку, что Егор понял: его шансы равны пулю.

Впрочем, его это не слишком опечалило; в походе он сильно изменился. Теперь все мысли и чувства студента были сосредоточены на работе, на карьере, которая его ждет; он боролся с настоящими трудностями, преодолевал их, он ощутил настоятельную потребность стать лидером, руководителем. Егор многое перенял у Степана Зверева, не только примирившись с его главенством, но и привязавшись к смуглому кавказцу с блатными золотыми коронками. Спокойная неторопливость, уверенность в себе, командный тон, когда все бросаются выполнять приказания, ни о чем не спрашивая, — все это импонировало студенту, так что первоначальная борьба и ревность сменились безоговорочным признанием авторитета Степана. Егор даже курить старался, как старший товарищ, держа окурок двумя пальцами, едва прикасаясь к картонному мундштуку губами. Дятлов почти с обожанием посмотрел на мрачное и задумчивое лицо Зверева. И в этот момент стало происходить что-то невообразимое, непонятное, настолько ужасное, что сознание сначала отказалось признать то, что видели глаза и слышали уши.