В полевом госпитале ему ампутировали правую ногу и левую руку. Сильно пострадали глаза. Если с левым дела обстояли более-менее нормально, то правый так и остался незрячим. Сделав Стржеминскому операцию, его эвакуировали в Москву, на лечение.
Он лежал в Прохоровской больнице. Преодолевая мучительные фантомные боли, заново учился двигаться. А еще требовалось научиться жить в том состоянии получеловека, в каком оказался Владислав, способный отныне ходить только на костылях. Ему было всего двадцать два, и уже беспомощный инвалид. Неизвестно, как сложилась бы судьба Стржеминского, не встреть он свою Катаржину…
В офицерском отделении госпиталя сестрой милосердия работала юная восемнадцатилетняя Катаржина Кобро, которую раненые ласково звали Катенькой. Дочь состоятельного судовладельца из русских немцев, она пошла сюда добровольцем. Именно эта хрупкая девушка смогла зажечь в сердце подавленного Владислава искру надежды, заставив его искать новую цель в жизни. Он много рисовал единственной уцелевшей рукой, вспомнив свое юношеское увлечение. Получалось неплохо. Катаржина хвалила. Причем не утешения ради, а вполне серьезно. Уж она-то разбиралась в искусстве.
Молодые люди сблизились, как это часто бывает у единомышленников. Владислав долго не решался сделать девушке предложение. Зачем ей такой урод?.. Но Катаржина дала понять, что любимых принимают такими, каковы они есть. Вот и сошлись да зажили вместе. Только жениться Владислав не торопился. Не хотел обременять собой столь милую особу.
Революция и Гражданская война обошли его стороной. Что с инвалида возьмешь? А он продолжал рисовать. Осенью 1918-го поступил в Свободные мастерские, названные модной по тем временам аббревиатурой СВОМАС. Они занимали здание бывшего Строгановского училища. Там Стржеминский не на шутку увлекся новейшими художественными течениями, сдружился с Татлиным[111] и Малевичем[112]. Ездил в Минск, чтобы участвовать в праздничном оформлении города к первой годовщине Красной Армии. В феврале 1919-го его избрали в Московскую комиссию по изобразительному искусству и художественной индустрии. А вместе с Певзнером[113] они возглавили Всероссийское центральное выставочное бюро. Осенью того же года Стржеминский с женой перебрались в Смоленск. Здесь у Владислава новая работа в подотделе искусств губернского отдела народного образования. Он продолжал поддерживать тесную связь с Малевичем, который работал в Витебске. Изостудия губернского отдела народного образования, которой с лета 1920-го руководили Стржеминский и его жена, фактически превратилась в филиал группы УНОВИС[114]. Они участвовали в выставках этой группы в Витебске, Москве. Работы с нее экспонировались даже на Первой Русской художественной выставке в Берлине в 1922 году.
В конце 1921 года Кобро и Стржеминский, наконец, официально расписались. Но лишь затем, чтобы вместе нелегально эмигрировать в Польшу. Несколько недель их продержали там под арестом, после чего дали разрешение поселиться в Вильно, у сестры Владислава. Он учительствовал в гимназиях небольших городов. Преподавал рисование, проживая то в Вилейке-Повятовой, то в Щекоцинах или Бжезинах, а то в Колюшках. В конце концов, с 1931 года обосновался с женой в Лодзи, где получил должность директора Школы технического образования.